Место, куда нас притащили, называлось «Тихая Цитадель». Пафосно и, как выяснилось, до одури точно. Здоровенная каменная коробка, вросшая в скалистый остров посреди какого-то ледяного, вечно хмурого озера. Вокруг — только вода, туман и чайки, которые орали так тоскливо, будто им за это платили. Идеальное место, чтобы сойти с ума от одиночества. Или чтобы спрятать от всего мира свое самое ценное и самое опасное сокровище. Меня.
Легат Голицын, этот старый лис, оказался не просто хитрым — он был гениальным кадровиком. Вместо камеры с решетками и крысами мне выделили просторные покои, больше похожие на библиотеку какого-нибудь профессора-затворника. Книги, карты, даже небольшая алхимическая лаборатория, от которой, правда, несло, как из химчистки. Меня не пытали, не допрашивали. Мне дали работу. На мой стол свалили все, что успели выгрести из поместья Орловых, включая мой драгоценный гроссбух, и вежливо, но твердо попросили «проанализировать». Голицын не хотел меня ломать. Он хотел меня приручить. Сделать из цепного пса ручного, но очень зубастого аналитика.
Так началась моя война на два фронта. Внешний — ежедневные, похожие на шахматную партию, беседы с Легатом. Каждый вечер он садился в кресло напротив, и мы часами вели свою игру. Он пытался выудить из меня как можно больше информации о тактике Ордена, об их слабых местах, о принципах работы их дряни. Я же, как опытный разведчик на допросе, скармливал ему данные дозированно. Достаточно, чтобы показать свою ценность, но не настолько, чтобы он решил, будто я уже все ему рассказал и теперь меня можно списать в утиль. Мы оба понимали, что это игра, и оба получали от нее какое-то извращенное удовольствие.
Но внутренний фронт был куда страшнее. Та «стабилизация», которую провела Арина, оказалась не ремонтом, а заплаткой. Дыра в моей сущности никуда не делась. Холод и голод Пустоты, поселившиеся во мне, требовали еды. Не имея внешних источников, эта тварь внутри начала жрать меня самого. Потихоньку, по капле. В моем присутствии вяли цветы, которые какая-то сердобольная служанка ставила в вазу. Вода в графине на столе к утру покрывалась тонкой ледяной корочкой, даже если в комнате было тепло. Я просыпался от холода, который шел не из-под одеяла, а изнутри, из самых костей.
— Энергопотери носителя составляют ноль целых, три сотых процента в час, — с бесстрастием счетчика Гейгера сообщала у меня в голове Искра. — При текущей динамике полная дестабилизация физической оболочки прогнозируется через… девяносто семь дней. Рекомендую найти источник подзарядки. Или хотя бы теплые носки. Это метафора.
«Очень смешно, подруга», — мысленно огрызался я, пытаясь силой воли сдержать этот внутренний голод, который был похож на неутихающую зубную боль.
Арина стала моей «канарейкой в шахте». Поселив ее в соседних покоях — официально, как «ценного свидетеля», а на деле, как мой персональный датчик, — Легат и не подозревал, насколько был прав. Только она могла чувствовать мое состояние. Иногда Арина просто заходила, садилась в кресло в дальнем углу и молча читала книгу. Хотя я-то знал, что она не читает. Она слушает. Слушает тишину внутри меня. И когда холод становился слишком сильным, когда я чувствовал, что вот-вот сорвусь и начну высасывать жизнь из стен, она поднимала глаза. В них не было страха, только упрямая, злая сосредоточенность.
— Михаил, — ее голос был тихим, но твердым. — Дыши.
И я дышал. Скрипя зубами, сжимая кулаки до побелевших костяшек, я заталкивал этого зверя обратно в клетку. Наши отношения превратились в странный, мучительный симбиоз. Я был ходячей бомбой, а она — сапером, который каждый день рисковал подорваться, но упрямо продолжал перерезать провода. Мы почти не разговаривали, но понимали друг друга без слов. Оба запертые в одной клетке, оба травмированные, мы были нужны друг другу, чтобы не сойти с ума окончательно.
Именно в один из таких дней, ковыряясь в бумагах Аристарха в попытке отвлечься от внутреннего холода, я наткнулся на это. Зашифрованная переписка, спрятанная в двойном дне бухгалтерской книги. Я бился над ней неделю, используя все свои аналитические навыки. Искра, со своим новым, холодным процессором, перебирала комбинации со скоростью суперкомпьютера. И когда мы наконец вскрыли шифр, то, что мы прочитали, заставило даже мой внутренний ледник растаять от ужаса.
Все, что мы знали об Ордене, оказалось верхушкой айсберга. Жалкой, крошечной верхушкой. Их цель была не в захвате власти в Империи, не в деньгах, не в землях. Это все было лишь промежуточным этапом. Пылью.
Настоящая цель оказалась куда чудовищнее. Они готовили этот мир к вторжению своих «Хозяев» — сущностей из самой Пустоты, для которых целые галактики были не более чем закуской. А «Серая Хворь»… не оружие. А, чтоб его, терраформирующий инструмент. Машина, которая должна была уничтожить жизненный фон всей планеты, «расчистить» ее, подготовить к приходу тех, кто не переносит жизнь в любом ее проявлении.
В тот момент я понял все. Все мои победы, вся эта возня с лордами, с Инквизицией, с Легатом — все это было детской игрой в песочнице. Мелкими стычками на окраине поля, где вот-вот должна была начаться настоящая, последняя война. Война за выживание этого мира.
— Ну, что, подруга, кажется, у нас проблемы посерьезнее, чем дырявый барон, — пробормотал я, глядя на расшифрованные строки.
— Проблема определена. Масштаб — планетарный. Вероятность успешного противостояния при текущих ресурсах… стремится к абсолютному нулю, — с ледяным спокойствием ответила Искра. — Но, с другой стороны, это очень интересная задача.
Я криво усмехнулся. Интересная задача. Мы стоим на пороге апокалипсиса, а для нее это просто интересный кейс. И самое страшное было в том, что я с ней, кажется, был согласен. Я был единственным в этом мире, кто держал в руках не просто оружие, а технологию, способную противостоять другой технологии. Я был их единственным, последним, самым безумным шансом.
Пока я играл в поддавки с Легатом и боролся с собственным внутренним холодильником, в столице, как выяснилось, тоже не дремали. Инквизитор Валериус, этот ходячий кусок антрацита, оказался не просто фанатиком, а фанатиком с отличными организаторскими способностями. Он не стал писать жалобы — он развернул полномасштабную пиар-кампанию. Его рассказы об «Аватаре Хаоса», который управляет чумой и якшается с Пустотой, упали на благодатную почву. Перепуганные до икоты лорды, Имперский Совет, который больше всего на свете боится потерять контроль, и верхушка Церкви, для которой я был личным оскорблением, — все они с радостью поверили в новую страшилку. Итогом этого цирка стало то, чего я и боялся: Валериус получил карт-бланш. Полный и безоговорочный.
Он не просто собрал армию — он создал свой личный, карманный СС в лице элитного легиона «Очистителей». Фанатики, закованные в серебряные доспехи, испещренные рунами, и вооруженные мечами, которые, по слухам, светились в присутствии ереси. Вся эта сияющая, праведная орава двинулась к нашей Тихой Цитадели с целью, простой и ясной, как инструкция к молотку: сжечь. Сжечь меня, сжечь Легата-пособника, сжечь саму крепость, а потом, наверное, и остров утопить, чтобы уж наверняка.
Так началась осада. Легат Голицын, этот старый интриган, оказался в классической вилке. С одной стороны — армия Инквизиции, которая собиралась пустить его на ремни. С другой — я, его личное, нестабильное и вечно голодное «супероружие». И он, как истинный прагматик, сделал единственно возможный выбор.
— Барон, — сказал он мне тем вечером, когда на горизонте замаячили первые знамена «Очистителей». Рожа у него была кислой, как у человека, которому пришлось съесть свой собственный галстук. — Кажется, наш период «изучения» подошел к концу. Начинается «практическое применение».