— Я… да… Магистр, — пролепетал Елисей, и в его глазах на смену животному ужасу пришло недоумение.
«Интересная социальная конструкция. Напоминает модель содержания нестабильных объектов в твоей памяти: один охранник, один техник, один наблюдатель», — с бесстрастием машины прокомментировала Искра. — «Только техник теперь работает на объект. Эффективность контроля снижена на сорок процентов. Мне нравится».
Легат перевел взгляд на Арину. Она даже не подумала кланяться, вместо этого вскинув подбородок. В ее глазах плескался такой ледяной, презрительный огонь, которым можно было бы резать стекло.
— Леди Арина, — Голицын слегка склонил голову, изображая уважение, которое никого не обмануло. — Ваш статус «особого консультанта» дает вам право находиться рядом с Магистром в любое время. Ваша… экспертиза будет неоценима.
Она посмотрела на меня и одними губами, почти незаметно, выдохнула одно-единственное слово, адресованное то ли мне, то ли всей этой паршивой ситуации: «Проклятье».
Вот и все. Отряд в сборе. Мой тюремщик, мой новый научный сотрудник и моя канарейка. И над всеми ними — Голицын, который только что понял, что поводок в его руке может оказаться слишком коротким. Представление было окончено. Или, наоборот, только начиналось.
Старый лис, Легат Голицын, с трудом сохранял невозмутимое выражение лица, однако в его глазах, в самых уголках, плясали крошечные, злые огоньки. Он проиграл раунд, но не партию. И сейчас, я это чувствовал каждой клеткой, он собирался выложить на стол свой главный козырь.
Вишенка на торте, как говорится, подается последней, когда гость уже наелся и не может дать сдачи.
Глашатай, который уже было с облегчением свернул пергамент и приготовился слиться с гобеленом, вдруг замер. Поймав тяжелый, приказывающий взгляд Голицына, этот тощий хмырь побледнел так, что его можно было использовать в качестве холста для натюрморта. Его руки, державшие пергамент, затряслись, как у алкаша с похмелья. С видимой неохотой, будто разворачивая собственный смертный приговор, он снова раскатал свиток.
По залу пронесся шепоток, похожий на шелест сухих листьев. Все поняли. Это еще не конец.
— И… и последнее… — голос глашатая сорвался, превратившись в жалкий писк. Он откашлялся, пытаясь придать себе веса, но получилось так себе. — Первый приказ Его Императорского Величества новому Магистру Аномалий!
Я не стал ждать. Вместо этого, я подошел к столу президиума и сам вырвал пергамент из дрожащих рук глашатая. Тот испуганно пискнул и отскочил, будто я его кипятком ошпарил.
— Хватит этого театра, легат, — сказал я, пробегая глазами по строкам. — Если Император хочет отправить меня на убой, давайте без этих пафосных прелюдий. Мы здесь все взрослые люди.
Голицын на мгновение замер. На его лице промелькнуло удивление, тут же сменившееся хищным, азартным блеском. Он не просто ждал — он наслаждался моим вызовом, моим перехватом инициативы.
— Вы, как всегда, нетерпеливы, Магистр, — с ядовитой вежливостью произнес он. — Но раз уж вы так настаиваете…
Обводя взглядом зал, я поймал на себе полный плохо скрываемого злорадства взгляд Кривозубова. Рядом, наоборот, нахмурился Ратмир, его рука легла на эфес меча — не для атаки, а по привычке солдата, чующего засаду. Взгляд наткнулся на Арину. Она не отводила глаз, и в них плескалось не страх, а холодное, аналитическое ожидание. Она тоже понимала, что это — ключевой момент. Развязка.
«Расчет вероятности», — бесстрастно констатировала Искра. Ее синтетический голос был единственным спокойным звуком в моей голове. — «С вероятностью в девяносто восемь целых, семь десятых процента, следующий приказ будет классифицирован как „самоубийственная миссия с низкой вероятностью возвращения“. Это стандартный протокол Империи для утилизации нестабильных, но полезных активов».
— Спасибо, подруга, я и без тебя догадался, — мысленно прошипел я.
Внутренний холод, до этого бывший просто фоном, сжался в тугой, звенящий комок. Вот она. Плата. За власть, за спасение, за то, что я еще дышу. Империя не прощает долгов, она их облекает в форму приказов.
Все, от последнего лорда до самого Легата, понимали — это не просьба о защите границ. Это проверка. Испытание на прочность и лояльность. Приказ, который должен либо сломать меня, либо окончательно превратить в верного, безропотного пса Империи. И оба варианта их, кажется, вполне устраивали.
Выпрямившись, я опирался на свой меч, который теперь ощущался не оружием, а костылем, не дающим мне окончательно развалиться. Я ждал. Спокойно. Безразлично. Пусть наслаждаются моментом. Я уже был мертв. Просто мое тело еще об этом не знало.
Сглотнув под моим тяжелым, выжидающим взглядом так, что кадык у него дернулся, как пойманная на крючок рыба, глашатай наконец заставил себя продолжить. В его голосе, до этого дребезжавшем от страха, зазвенел металл. Не свой — чужой. Он превратился в бездушный рупор, транслирующий ледяную, безжалостную волю Императора.
— Ввиду чрезвычайной угрозы, исходящей от еретического Ордена, и во имя защиты незыблемости имперских устоев, — тараторил он, будто боялся, что если сделает паузу, то у него не хватит духу продолжать, — Его Величество повелевает о необходимости нанесения упреждающего удара по главному источнику заразы!
Канцелярская муть, от которой сводило скулы. Звучало, как заголовок в газете «Правда» перед вводом войск в очередную братскую республику. Все красиво, благородно, и ни слова о том, что сейчас кого-то отправят удобрять землю.
«Анализ семантической структуры», — с бесстрастием машины прокомментировала у меня в голове Искра. — «Используются стандартные формулировки для легитимизации акта агрессии. Эффективность — высокая. Протокол „Священная Война“ активирован».
— … полное и безоговорочное искоренение ереси, где бы она ни гнездилась! — глашатай вошел в раж, и его голос взлетел до фальцета. — Восстановление порядка и демонстрация несокрушимой мощи Короны!
На багровой физиономии Кривозубова проступила откровенно злорадная ухмылка; он практически облизывался, предвкушая мою отправку на верную смерть. Каменная маска Ратмира, казалось, покрылась инеем; он слушал, как солдат, уже просчитывая маршрут и неизбежные потери. Старый лис Голицын, однако, не отрывал от меня взгляда, и в его глазах плясал хищный, азартный огонек — он оценивал не приказ, а мою реакцию на него.
Сделав то, чего от меня не ждал никто, я шагнул вперед, прямо к глашатаю. Тот испуганно попятился, едва не выронив пергамент. Стража инстинктивно дернулась, но замерла, поймав едва заметный останавливающий жест Легата.
— Ближе к делу, — мой тихий голос в этой оглушительной тишине резанул по ушам. — Пропустите прелюдию. Назовите цель.
Глашатай в панике посмотрел на Голицына, тот лишь едва заметно кивнул. Получив разрешение, парень зажмурился, будто прыгая с обрыва в ледяную воду, и выпалил финальную часть приказа. Его голос сорвался, превратившись в истошный, почти бабий визг, который оглушительно ударил по барабанным перепонкам в мертвой тишине зала:
— … приказываю Магистру Аномалий Михаилу Рокотову во главе вверенного ему отряда «Дозор Пустоты» немедленно возглавить разведывательно-карательную экспедицию в… Мертвые Горы!
По залу пронесся коллективный вздох ужаса, похожий на звук лопнувшей струны; Кривозубов торжествующе хмыкнул, а Елисей качнулся, и если бы не колонна за спиной, он бы рухнул. Даже на лице Арины на мгновение отразилось отчаяние.
Однако я их почти не слышал. В тот миг, когда прозвучало название, мой внутренний мир взорвался. Искра, мой голодный зверь, взвыла от беззвучного, хищного восторга. Холод в груди превратился в натянутую до предела струну, в неумолимый вектор, указывающий точно на север. Судьба и долг сошлись в одной точке.
И тут же, перекрывая этот внутренний вой, раздался бесстрастный голос Искры: