«Внимание. Обнаружено совпадение. Географический объект „Мертвые Горы“ упоминается в скрытых файлах гроссбуха Аристарха. В контексте… „Тюрьмы Вечного Льда“. Где, согласно тексту, Орден удерживает „ошибку творения“. Того, кого они называют… Тюремщиком».
Вот оно. Шах и мат.
Вырвав пергамент из дрожащих рук глашатая, я развернул его. Пробежав глазами по строкам, остановился на последней. На подписи. Идеальный, каллиграфический росчерк Императора. Но рядом с ним, почти незаметная, стояла крошечная, едва видимая руническая печать. Печать Святой Инквизиции.
Все встало на свои места, обнажая суть происходящего: не просто приказ — сделка. Циничная, безжалостная сделка между Императором и Валериусом. «Мы дадим тебе власть и ресурсы, а ты избавишь нас от этого чудовища, отправив его в самое пекло». Гениально.
Медленно сворачивая пергамент, я поднял голову и посмотрел на Легата. На его лице больше не было триумфа, только холодное, выжидающее любопытство. Он ждал моей реакции. Ждал, что я сломаюсь, откажусь, впаду в ярость.
Вместо этого на моем лице проступила лишь кривая усмешка.
Развернувшись спиной к президиуму, я посмотрел на свой новый отряд. На мрачного Ратмира. На перепуганного Елисея. На бледную, но решительную Арину.
— Ратмир, — мой голос резанул тишину. — У тебя час на сборы. Полная боевая выкладка. Елисей, мне нужны все карты Мертвых Гор, какие только есть в архивах. Даже самые древние и недостоверные. Арина, ты идешь со мной.
Не дожидаясь их ответа, я развернулся и пошел к выходу, бросив через плечо Легату:
— Готовьте экспедицию. Мы выступаем на рассвете.
Я шел в пасть к дьяволу. Вот только мой личный компас и поводок моего нового хозяина теперь вели в одну и ту же сторону. И это превращало самоубийственную миссию в единственный шанс.
Глава 23
На лице легата Голицына, застывшем в маске игрока в покер, которому только что испортили блестящую партию, едва заметно дернулась щека. Он ожидал чего угодно — торга, ярости, отчаяния, — но только не моего спокойного, делового принятия самоубийственного приговора. Поняв, что его поводок оказался слишком коротким, старый лис осознал: теперь, чтобы сохранить лицо, ему придется играть по моим правилам.
С достоинством гроссмейстера, признающего поражение в раунде, он медленно кивнул своему глашатаю. Тощий хмырь с вечно испуганными глазами вздрогнул, будто его ткнули шилом. Уже свернувший пергамент в надежде слиться с гобеленом, теперь, под тяжелым взглядом господина, он был вынужден снова развернуть свиток.
Вся эта клоунада с должностью, присягой и склоненными головами служила лишь прелюдией. Разогревом перед главным номером программы, где мне отводилась почетная роль камикадзе, с почестями и под аплодисменты отправляемого таранить авианосец.
Билет в один конец, вагон плацкартный, с бельем, которое не меняли со времен основания Империи. Я стоял, глядя на этот курятник, полный напыщенных индюков, и в голове билась одна простая мысль: «А ведь как красиво обставили, сволочи».
Мертвые Горы. От одного названия хотелось немедленно напиться и забыться. Этот гибрид Чернобыльской зоны с Бермудским треугольником, щедро приправленный байками о пропадающих легионах, был не просто точкой на карте — это было гиблое, проклятое место. Пятно, которое рисовали, обмакнув перо не в чернила, а в концентрированный ужас. Территория, откуда, как гласила местная мудрость, еще никто не возвращался.
А публика, надо сказать, преобразилась. Страх, еще минуту назад заставлявший их жаться к стенам, уступил место откровенному злорадству. По багровой физиономии барона Кривозубова, этого ходячего пособия по гипертонии, медленно, как масло по горячему блину, расползалась ухмылка. Теперь он взирал на меня не как на чудовище, способное сожрать его на завтрак, а как на больного барана, которого наконец-то ведут на убой. В его взгляде плескалось не просто облегчение — в нем сияло чистое, незамутненное, детское счастье. Пронесло, мужики! Теперь он точно до нас не доберется.
Остальные лорды, до этого готовые целовать мне сапоги, тоже выпрямились. Их сочувственные взгляды напоминали подаяние прокаженному — и денег жалко, и подойти страшно. Все всё поняли. Империя нашла идеальный способ утилизации неудобного актива. Не казнить, нет, это вызовет вопросы. Зато можно отправить на подвиг. Заведомо невыполнимый, смертельный, но такой, сука, благородный.
Я скосил глаза на свой новый «Дозор Пустоты» — мою личную группу поддержки на пути к эшафоту. Каменная маска на лице Ратмира, казалось, покрылась инеем. Этот истукан, кажется, вообще забыл, что такое страх, однако его взгляд, упертый в стену поверх голов, стал тяжелым, как наковальня. Внутри у него мозг уже превратился в штабную карту, где прокладывался маршрут в один конец. Он не просто хмурился — он просчитывал логистику самоубийства. Солдат, получивший приказ вести свой отряд на штурм неприступной крепости, не будет спорить. Он просто пойдет и умрет, забрав с собой как можно больше врагов. И своих людей.
А вот Елисей, похоже, умирать не собирался. По крайней мере, не сегодня. При звуках рокового названия парень качнулся и, не ухватись он за колонну, рухнул бы на пол с грацией мешка с картошкой. Краска схлынула с его лица так стремительно, словно его окатили ледяной водой, отчего рыжие веснушки стали похожи на россыпь ржавчины на снегу. Взгляд, которым он буравил меня, был полон такого отчаяния, будто я не просто вел его на смерть, а собирался перед этим заставить его съесть все учебники по канонической магии. Без соли.
— Зафиксировано падение боевого духа у девяноста восьми процентов союзных юнитов, — бесстрастно сообщила Искра. Ее новый, синтетический голос идеально подходил для зачитывания некрологов. — Один юнит близок к системному сбою, который ты называешь «упасть в обморок». Почему у него ноги подкашиваются? Это неэффективная реакция на стресс.
«Спасибо, подруга, за ценный совет, — подумал я, ощущая, как внутри закипает не страх, а холодная, злая ярость. — Заменю. Как только мы оттуда вернемся. Если вернемся».
Я стоял в центре этого театра абсурда, окруженный злорадством, сочувствием и ужасом. Все они уже похоронили меня. Списали со счетов. Отправили в последний путь под фанфары и красивые слова. Они ждали, что я сломаюсь, закричу, откажусь, начну умолять. Ждали отчаяния.
И в этом заключалась их главная ошибка.
Они ждали отчаяния, предсмертного вопля. А я… молчал. Опершись на меч посреди зала, я прислушивался — но не к их испуганному шепоту, не к скрежету зубов Ратмира. Я вслушивался в тишину внутри себя.
И в этой тишине, в тот самый миг, когда глашатай выплюнул название «Мертвые Горы», что-то взорвалось. Не звук. Не вспышка. Вместо боли или ярости мой внутренний мир, до этого холодный и гулкий, захлестнул беззвучный вой чистого, первобытного, хищного восторга. Восторга зверя, вечность просидевшего в темной клетке на голодном пайке и вдруг учуявшего запах свежего, манящего пира.
Искра. Мое проклятие, моя сила, мой личный дьявол на плече. Она не просто откликнулась — она взвыла от предвкушения. Прежде лишь фоновый, сосущий холод в груди, тупая зубная боль, вдруг обернулся чем-то иным. Натянутой до предела струной. Неумолимым вектором. Стрелкой компаса, которая с такой силой рванула на север, что, казалось, вот-вот вырвет мне ребра.
Туда. В самое сердце тьмы. В логово моих врагов. Туда, где, по всем законам логики и здравого смысла, меня ждала верная, бесславная смерть.
Медленно повернув голову, я позволил взгляду, ведомому этой невидимой силе, скользнуть по залу. Он пронесся мимо перекошенных от страха рож, мимо колонн и гобеленов — и уперся в огромную карту северных земель на стене. В одну и ту же точку указывали и мой личный компас, настроенный на поиск мифического «Ключа Льда», и официальный поводок в виде приказа Империи. Судьба и долг, отчаянная надежда на спасение и государственный приказ на утилизацию — все сошлось воедино. Два поезда, мчавшихся по разным путям, вдруг оказались на одном, и этот путь вел прямиком в ад.