Проход вывел в небольшой, идеально круглый зал. Здесь царила иная тишина: не мертвая, как снаружи, а вязкая. Звук наших шагов не отражался от стен, а тонул, будто мы шли по толстому ковру из ваты. В центре, на невысоком постаменте, парил он. Третий обелиск.
Сотканный из чистой, концентрированной тьмы, он поглощал не только свет, но и звук. Обелиск не просто стоял — он вибрировал, и от этой низкочастотной, едва уловимой вибрации по телу пробегала дрожь, а в зубах начинался неприятный зуд.
— Матерь Богов… — Елисей, которого Ратмир уже успел поставить на ноги, замер на пороге. — Это… это он. «Изначальный Голод». Не артефакт. Его… суть. В чистом виде.
Он был прав. Каждая клетка тела это подтверждала. Не просто «еда» — настоящий шведский стол, накрытый лично для меня. Искушение оказалось настолько сильным, что, лишь вцепившись в рукоять меча до побелевших костяшек, я удержался от рывка вперед — от желания приложиться к этой черной дряни, как наркоман к дозе.
— Носитель… нам нужно это, — прошелестел в голове знакомый, древний и усталый голос Искры. В нем больше не было ни холода, ни бесстрастия — только первобытная, всепоглощающая жажда.
— Знаю, — прошипел я сквозь зубы. — Но сначала — кино.
Не говоря ни слова и проигнорировав предостерегающий рык Ратмира, я пошел вперед. Меч в моей руке тут же ожил. Черные, уродливые вены на клинке вспыхнули тусклым, иссиня-черным светом, пульсируя в такт чему-то, что исходило от обелиска. Мой внутренний зверь не рычал от предвкушения. Он… узнал.
Подойдя вплотную, я протянул руку. Пальцы, сжимавшие холодный металл меча, погрузились в вязкую, холодную, как жидкий азот, субстанцию.
И мир в моей голове взорвался.
На этот раз в сознание ударил не шквал хаотичных эмоций, а один-единственный голос. Спокойный, ровный, исполненный такой ледяной, фанатичной решимости, что от него кровь стыла в жилах. Голос одного из выживших Архитекторов, говорившего не в наши головы — в вечность.
Не хроника. Не отчет. А, чтоб его, манифест.
«Те, кто услышат это, знайте. Мы ошиблись, — голос был лишен эмоций, но каждое слово было высечено из гранита. — Наша попытка запереть Хаос в трех клетках была не мудростью, а трусостью. Мы не решили проблему. Мы лишь отсрочили ее, создав трех монстров вместо одного».
Над черным обелиском вспыхнула голограмма. Но на ней были не битвы богов, а схема — сложная, многомерная диаграмма, показывающая, как три аспекта продолжают свою войну, запертые в клетках Стражей.
«Сдерживание — это путь в никуда. Путь к медленной, мучительной агонии всего сущего, — продолжал голос, и в нем зазвенела сталь. — Ошибка Раскола должна быть исправлена. Радикально. Окончательно».
Однако голод и любопытство аналитика пересилили желание слушать дальше. Обойдя обелиск, я наткнулся на три углубления на его противоположной стороне, идеально повторяющих контуры трех Ключей: меча, скипетра и молота.
— Он не просто вещает, — прохрипел я. — Это… интерактивная лекция.
Услышав меня, Арина подошла и с видимым отвращением протянула руку к углублению в форме скипетра. Как только ее пальцы коснулись тьмы, голограмма сменилась, теперь показывая аспект Тепла — яростный, золотой свет, порождающий бесконечный, раковый рост.
«Мы пытались сохранить баланс, но баланс — это иллюзия! — взревел голос Архитектора. — Тепло, порождающее бесконечный, уродливый рост, — это искажение! Болезнь!»
Арина отдернула руку, будто обожглась. На ее лице отразился ужас осознания. Она смотрела не на голограмму, а на свои руки, из которых сочился едва заметный золотистый свет. На проявление своей болезни.
Я же, не колеблясь, приложил навершие меча к углублению в форме клинка. Картина снова сменилась. Теперь голограмма демонстрировала аспект Порядка: идеальный кристалл, замораживающий все вокруг в мертвый, незыблемый стазис.
«И Порядок, стремящийся к абсолютному, мертвому покою, — такое же искажение! — голос Архитектора был полон презрения. — Это не части единого целого! Это симптомы! И болезнь нужно лечить!»
— Он… он прав, — прошептал Елисей, в его голосе смешались благоговение и ужас. — Это не три силы. Это три стадии одной катастрофы.
Ратмир, до этого молчавший, вдруг шагнул вперед. Не будучи магом, он был солдатом. И он увидел то, чего не заметили мы. Его палец ткнул в третье, пустое углубление — в форме молота.
— А что здесь? — проскрежетал он.
Мы с Ариной переглянулись. Она с отвращением коснулась своей части, я — с холодным расчетом своей. Две силы, два аспекта хлынули в обелиск. И он ответил.
Голограмма вспыхнула в последний раз. На ней была не схема, а… оружие. Мой меч. Вот только показывали его не как ключ, а как инструмент. Идеальный, хирургически точный скальпель.