— Ложь! — зарычал Ратмир. — Доблесть воина, защищающего свой дом, — это не погрешность!
Изображение на куполе сменилось, явив предков самого Ратмира. Веками они вели бессмысленные войны за один и тот же клочок выжженной земли, умирая в грязи и крови.
— Вот твой прадед, воин, — прокомментировал Кассиан. — Он пал, защищая этот холм. Спустя сто лет его правнук погиб, пытаясь отбить этот же холм обратно. В чем был смысл их боли?
Ратмир пошатнулся. Глядя на карусель бессмысленной резни, он больше не мог скрывать страдание за каменным лицом. Вся его жизнь, вся его вера в честь и жертву только что были названы «статистической погрешностью».
— Это… это не вся правда, — прошептал Елисей. Он не спорил, а скорее пытался найти логическое объяснение, цепляясь за остатки своего мира. — Должен быть… баланс.
— Баланс? — Кассиан впервые позволил себе нечто похожее на усмешку, и от нее по залу пробежал могильный холод. — Баланс — это лишь затишье между двумя приступами агонии.
Вместо войн голограмма явила… порядок. Идеальные, кристаллические структуры медленно расползались по планете, замораживая все на своем пути. Замораживая войны, чуму, саму жизнь.
— Я видел это тысячелетиями. И я понял то, чего не смогли понять Архитекторы. Ошибкой был не Раскол. Ошибкой была сама Жизнь. Этот хаотичный, болезненный процесс, обреченный на вечные страдания.
Он повернулся ко мне, и его звездные глаза, казалось, заглядывали прямо в душу, в ту ледяную пустоту, что поселилась в ней.
«Вечный стазис? — пронеслась в голове холодная, как сквозняк, мысль. — Конечная, просьба освободить вагоны». Это не лечение, а кома. Не решение, а капитуляция. Идеальный порядок — смерть любой системы, ведь равновесие требует динамики, а не статики. В его безупречной, чудовищной логике зиял изъян. Он не был прав. Он просто… устал.
— Моя цель — не уничтожение, — продолжал Кассиан, не ведая о моих мыслях. — Я не варвар, который сжигает библиотеку, чтобы согреться. Моя цель — исправление этой ошибки. Я хочу не убить вселенную. Я хочу ее… вылечить. Погрузить в идеальный, безболезненный, вечный стазис. Состояние абсолютного Порядка и покоя. Где не будет ни боли, ни страха, ни надежды, ни отчаяния. Только… тишина.
Голограмма погасла. Купол вновь явил холодные, безразличные звезды.
Мы стояли в оглушительной тишине, каждый переваривая услышанное. Его логика была чудовищной. Бесчеловечной. Но, черт побери, в ней нашлась своя, уродливая, пугающая убедительность. Он предлагал не ад, а… рай. Рай для тех, кто устал. Для тех, кто больше не хочет чувствовать. И в этот момент я, как никто другой, понял, насколько соблазнительным может быть такое предложение.
Этот древний, выгоревший дотла философ не просто верил в свои слова. Он и был этой верой.
— И какую же роль в этом… театре… ты отводишь мне? — мой голос прозвучал ровно, безэмоционально. — Если Жизнь — болезнь, а твой Порядок — лекарство, то кто тогда я? Инструмент для эвтаназии?
Кассиан медленно развернулся, и в его звездных глазах не было ни угрозы, ни злорадства. Лишь холодный, отстраненный интерес ученого.
— Ты не инструмент, Наследник Голода. Ты — сам процесс. Неизбежный. Необходимый.
Один его шаг — и мир снова изменился. Купол над головой погас, зал утонул в абсолютной, бархатной тьме. И эта пустота отозвалась во мне. Мой внутренний холод, проклятие всей моей жизни, узнал в ней родную стихию.
А потом в этой тьме вспыхнули два огня: яростный, золотой, хаотичный и холодный, синий, идеально ровный.
— Два искажения, — прокомментировал Кассиан из темноты. — Вечно воюющие, вечно порождающие страдания.
— Магистр, не слушайте его! Это яд для ушей! — прорычал Ратмир, делая шаг вперед и выставляя щит, будто пытаясь заслонить меня от этих слов.
Кассиан проигнорировал его. Между двумя огнями возник третий элемент — сгусток абсолютной, всепоглощающей черноты. Мой голод. На голограмме черный клинок начал всасывать и золотое пламя, и синий луч.
— Пустота, — голос Кассиана стал почти благоговейным. — «Изначальный Голод». Это не зло. Это… очищение. Единственная сила, способная вернуть все к исходному состоянию.
— К абсолютному нулю! — выпалил Елисей. В его голосе вместо страха звенел азарт ученого, столкнувшегося с невозможной теоремой. — Но что, если ваш план «перезагрузки» не сработает? Что, если после абсолютного нуля не последует ничего? Вы просчитывали эту вероятность?