Я остался сидеть на полу. Тело снова обрело плотность. Голод отступил, затаившись, однако в голове, как заевшая пластинка, крутился рваный, непонятный образ темной фигуры, которая то ли строила, то ли ломала мир из света.
Мой взгляд упал на меч, теперь выглядевший просто куском темного металла. И впервые в нем ощущалось не только эхо голода, но и эхо чего-то другого. Эхо созидания.
Как разрушение может творить?
Над Орлиным Гнездом занимался паршивый, серый рассвет. Промозглый туман, похожий на мокрую вату, цеплялся за зубцы стен. Идеальная погода для похорон. И, судя по лицам моих спутников, хоронили они именно нас.
Наш «Дозор Пустоты» выезжал из ворот не победоносной армией, а похоронной процессией. Впереди, в полном боевом облачении, ехал я. Под копытами моего вороного коня, косившегося на меня с плохо скрываемым ужасом, трава не просто приминалась — она покрывалась тончайшим слоем инея. Земля под моими ногами умирала, медленно, но неотвратимо. Один из коней в отряде Ратмира, поравнявшись со мной, дико всхрапнул и шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника, который грязно выругался мне в спину. Делов на копейку, а эффект — лучше любой таблички «Не подходить, убьет».
Следом, на расстоянии вытянутой пики, двигался Ратмир со своими ветеранами. Их обветренные, покрытые шрамами лица напоминали маски из грубого камня. Они ехали молча, глядя прямо перед собой, и это молчание было тяжелее любого крика. Я был их командиром, их единственной надеждой и их же главным проклятием.
Первые дни пути стали моральной пыткой. Гнетущая тишина северных трактов давила на уши сильнее любого шума битвы. Солдаты переговаривались шепотом, смех умолк совсем. На привалах вокруг меня мгновенно образовывалась «мертвая зона» метров в десять, и я сидел у своего отдельного, неохотно горевшего костра, давясь кашей со вкусом мокрого пепла.
А голод… он не утихал. Постоянное, нудное, сосущее чувство под ребрами. Спины моих солдат, их живые, теплые ауры, светились в моем новом «зрении», как лампочки в темноте. И я боролся. Боролся с первобытным, хищным желанием просто протянуть руку и «откусить» кусочек.
— Анализ показывает, что энергетическая эманация твоих спутников могла бы служить временным источником питания, — бесстрастно констатировала Искра. — Это повысило бы твою структурную целостность на семнадцать процентов. Неэффективное расходование ценного ресурса.
«Они не ресурс, они — люди», — мысленно прорычал я, впиваясь ногтями в ладонь до крови.
Единственным спасением от внутреннего зверя стали видения. Рваная картинка кристального города не давала покоя, ведь в ней таился не просто ответ — в ней был ключ. Ключ к управлению голодом, который позволил бы перестать зависеть от «подзарядки». И я нашел способ вызывать их снова — мазохистский, прямо скажем, но другого под рукой не было.
На третий день, на ночлеге в заброшенном лесном дозоре, я дождался, пока все уснут. Отойдя подальше от лагеря, я сел под старым, корявым дубом и сделал единственное, что мог, — отпустил контроль. Перестал бороться с голодом. Позволил ему жрать меня самого.
Боль вернулась, но на этот раз я был к ней готов. Я терпел, пока тело снова не начало «мерцать», пока сознание не поплыло, балансируя на тонкой, как лезвие бритвы, грани между бытием и распадом. И в самый критический момент оно пришло.
Снова кристальный город. Картинка стала чуть четче. Мой предшественник, Страж, стоял на вершине башни. Он не просто махал мечом — он дирижировал. Потоки энергии, послушные его воле, сплетались в сложные, живые структуры, похожие на гигантские, светящиеся молекулы. Он строил. Из чистого хаоса он создавал порядок.
Видение оборвалось, когда чья-то рука легла мне на плечо.
— Что ты творишь? — Голос Арины был полон тревоги и злости. — Ты себя убьешь!
Когда я открыл глаза, она уже была рядом. Бледная в лунном свете, сама источающая едва заметное золотистое сияние, она вновь пришла на зов моего угасания.
— Я ищу ответы, — прохрипел я, пытаясь унять дрожь.
Она не стала проводить свой мучительный ритуал «переливания». Вместо этого просто села рядом, и ее теплое, живое поле вступило в противоборство с моим холодом. Это не лечило, зато стабилизировало, давая точку опоры и не позволяя мне окончательно распасться. Но цена была очевидна. Ее била мелкая дрожь, а на коже шеи, не прикрытой плащом, проступили мурашки. Даже такая пассивная «терапия» высасывала из нее тепло.