Не оборачиваясь, я просто шел, и с каждым шагом холод в моей груди становился все сильнее. Он был прав. Черт побери, он был прав.
Глава 8
Бродя по гулким, стерильным коридорам этой горы-тюрьмы, с каждым шагом я слышал в голове его тихий, уставший голос. Он был прав, черт побери. И от этого осознания хотелось не то выть, не то напиться до состояния одноклеточной амебы.
Собрал я их в зале с синим, не греющим камином. У стены, скрестив руки на груди, застыл Ратмир — гранитная скала, готовая к удару. В кресле сжалась в комок Арина, будто ожидая приговора. А Елисей… он притулился у книжного шкафа с таким видом, будто его сейчас будут бить. Возможно, даже ногами.
Не стал я ходить вокруг да около. Просто вывалил все как есть, без прикрас и смягчающих формулировок: про Элиару, прародительницу Арины, что из страха перед застоем устроила локальный армагеддон; про Кассиана, из мудрого хранителя превратившегося в сломленного фанатика; про то, что вся их хваленая философия — никакой не результат тысячелетних размышлений, а посттравматический синдром вселенского масштаба.
— Ересь! — первым не выдержал Ратмир. Его хриплый, как скрежет гравия, голос не кричал — он выносил вердикт. — Яд для ушей, Магистр.
Солдатская ярость, простая и понятная, ему была ближе, чем вся эта космологическая Санта-Барбара.
Арина вжала голову в плечи, будто мой рассказ был не словами, а физическими ударами. На ее руках, из которых сочился едва заметный золотистый свет, застыл взгляд, полный отвращения, будто это были не ее ладони, а две ядовитые змеи. Бремя вины предка рухнуло на ее плечи с тяжестью целой горы.
Взорвался, однако, именно Елисей.
— Но… если Жизнь, «Великое Тепло», изначально нестабильна, если именно ее хаос стал причиной катастрофы… — сделав шаг вперед, он вскинул голову, и в его глазах, до этого полных ужаса, вспыхнул огонь. — Тогда… тогда Кассиан прав! Его Порядок — это не зло! Это… логика!
— Ты в своем уме⁈ — прорычал Ратмир, его рука сама собой легла на эфес меча.
— Вы не понимаете! — отшатнувшись, но не от страха, Елисей заговорил, и в его голосе звенел восторг неофита. — Его технологии… его философия… это не магия, это наука! Высшая форма! Я должен… я должен это понять!
Он вылетел из комнаты, оставив нас в оглушительной тишине. Кажется, я только что потерял солдата. Хуже — я только что подарил врагу нового, самого преданного адепта.
Прошло два дня. Два дня гнетущей тишины, в которой каждый из нас варился в собственном котле. Арина заперлась в своих покоях; я раз принес ей еду — просто оставил поднос у двери, но та так и не открылась. Ратмир же нашел выход своей ярости единственным доступным ему способом. Проходя мимо тренировочного зала, я услышал не лязг стали, а яростный, отчаянный рев. Заглянув в проем, увидел, как он, с голым торсом, рубит деревянное чучело. Удары были не тренировочные — он пытался его убить, и с каждым взмахом двуручного меча с его губ срывался скрежет зубов. Наши взгляды встретились на мгновение. В его глазах не было ненависти, лишь холодное, солдатское презрение к тому, что он считал слабостью. Моей слабостью.
Елисей нашелся в библиотеке. Вернее, в том, что они называли архивом — зале, где вместо полок мерцали кристаллические стеллы, а в воздухе висели голографические схемы. Он оказался не один: рядом, молча, тенью застыл Первый Адепт в своей дизайнерской маске. Тот не учил. Просто… присутствовал.
— … и если применить принцип структурной инверсии к энергетической матрице, то можно не просто подавить хаос, а обратить его в чистый, упорядоченный потенциал! — Елисей оживленно жестикулировал, тыча пальцем в сложнейшую, переливающуюся схему. — Гениально! Это не разрушение, это… оптимизация бытия!
Обернувшись, он увидел меня. Страх в его глазах сменился чем-то иным: отстраненным любопытством. И жалостью. Он больше не видел во мне Магистра. Он видел во мне такой же неупорядоченный, хаотичный элемент, как и Арина. Болезнь, подлежащую исправлению.
— Магистр, — он слегка склонил голову, хотя в его голосе не было прежнего трепета. — Я изучаю труды Архитекторов. Здесь ответы на все вопросы. Они предлагают не смерть. Они предлагают… совершенство.
— Совершенство мертвой, стерильной пустоты, — прошипел я.
— Вы мыслите категориями живого, — с легкой, почти снисходительной улыбкой ответил он. — Устаревшая парадигма. Ваша сила, ваш «Голод», — такой же хаотичный сбой, как и «Тепло» леди Арины. Вас обоих нужно просто… откалибровать.
Я смотрел на этого парня, на моего бывшего ученика, с восторгом обсуждающего с ходячим трупом преимущества тотальной аннигиляции, и ощущал не злость. Лишь глухую, выпотрошенную пустоту.