«Так же предали и меня, — раздался в моей голове тихий, печальный голос Лии. — Обещанием покоя. Обещанием избавления от боли».
«Ты не понимаешь! — мысленно отмахнулся я от нее, впервые за все время испытывая раздражение к ее голосу. — Это не предательство. Это… исправление. Ремонт. Он прав. Все это — лишь баги в системе».
Мой внутренний зверь, Голод, лежал у ног, сытый и довольный. Он больше не выл, не рвал меня на части. Он был послушным, идеальным инструментом, каким и должен был быть. Впервые за долгое время вместо монстра я ощутил в себе хозяина. Вместо жертвы — системного администратора.
— Я… — начал я, и голос был чужим, спокойным, лишенным всяких сомнений.
Мои пальцы почти коснулись его перчатки. Еще мгновение, и сделка будет заключена. Еще один миг, и эта мучительная, бессмысленная борьба закончится. Навсегда. Я стану частью чего-то великого, вечного и безупречно упорядоченного, и в этом холодном, стерильном раю наконец-то наступит тишина. Настоящая, абсолютная, спасительная тишина.
Пальцы находились в миллиметре от его черной перчатки, сделка была почти заключена. Губы уже приготовились произнести слово, которое положит конец всему — и боли, и борьбе, и мне самому. «Да». Простое, логичное, спасительное «да».
И в этот самый миг в стерильной тишине моего нового, упорядоченного сознания что-то пошло не так. Короткое замыкание. Несанкционированный доступ к архиву, который я считал своим.
Это было не видение Искры и не чужая память. Это был калейдоскоп моих собственных, бесполезных, иррациональных воспоминаний.
…Хмурый Ратмир, протягивающий мне свою флягу с водой после боя и бурчащий что-то вроде «не сдохни, магистр, работы много».
…Елисей, с восторгом ребенка тычущий пальцем в какую-то руну и восторженно лепечущий про «инверсию потоков».
…Кривая усмешка Арины на мою дурацкую шутку, и в ее глазах на долю секунды вспыхивает не боль и не вина, а знакомый, колючий огонек.
А потом одна картинка, яркая, как вспышка магния, перекрыла все остальное.
Замок Шуйских. Хаос, крики, лязг стали. И спина Ратмира, каменной стеной вырастающая между отравленным стилетом ассасина и Ариной. Снова ощутилось, как тонкое, ядовитое лезвие входит под ребра. Не было анализа, не было расчетов. Был только яростный рык, вырвавшийся из груди, и одна-единственная мысль, простая, как удар молота: «Не тронь».
Глупый, неэффективный, абсолютно нелогичный поступок. «Баг» в системе.
И этот баг, этот вирус человечности, взорвал мой кристально чистый, упорядоченный разум. Я попытался его вписать в новую картину мира: «Это можно исправить… Эмоциональные привязанности — уязвимость, ее нужно купировать…» — и тут же меня прошиб холодный пот от чудовищности этой мысли. Это была уже не моя мысль. Это была мысль Кассиана.
Я понял. Предлагаемый им мир — это мир без этого поступка. Мир, где никто не закроет другого своей спиной, без дурацкой, бессмысленной отваги, без кривой усмешки Арины, без восторженного блеска в глазах Елисея.
Мир без нас.
Идеальный, безупречный, вечный… и абсолютно мертвый. Стерильный морг вселенского масштаба.
Уже готовая заключить сделку, моя рука замерла. Медленно, с усилием, будто отрывая ее от мощнейшего магнита, я повел ее назад, а затем отдернул, словно обжегшись о раскаленный металл. Ощущение покоя и контроля схлынуло волной. На смену ему тут же вернулась боль — тупая, привычная, разрывающая изнутри. Голод заворочался, поднял голову и недовольно, требовательно зарычал. Я снова стал рваной, кровоточащей раной. Снова стал аномалией. И, черт побери, был этому рад.
Подняв голову, я посмотрел на Кассиана. В его глазах, где мгновение назад было торжество, теперь плескалось холодное, аналитическое недоумение. Он не понимал, что произошло. Его система дала сбой.
— Нет, — выдохнул я, и собственный, хриплый, человеческий голос показался мне самым прекрасным звуком во вселенной. Выпрямившись, я ощутил, как по венам снова побежал не покой, а злая, живая энергия. — Спасибо за экскурсию и коммерческое предложение. Но, знаешь, у вас тут слишком… стерильно. Скучно.
Кривая усмешка вернулась на свое законное место.
— Твой Порядок… он пахнет могилой. А я, знаешь ли, еще не нажился.
Развернувшись, я, не оглядываясь, пошел к выходу из этого ледяного мавзолея. Каждый шаг отдавался болью, но это была моя боль. Живая. Настоящая.
За спиной воцарилась тишина. Я не слышал его шагов, но все еще ощущал его присутствие, как ощущают пристальный взгляд камеры наблюдения в пустой комнате. Холодное, бесстрастное внимание системы, которая только что пометила меня как «вирус» и вынесла вердикт: подлежит немедленному и полному уничтожению.