«Твои тактические наработки меня просто восхищают, подруга», — мысленно огрызнулся я, пока по спине бежал неприятный холодок.
Тяжело дыша, Ратмир опустил свой двуручный тесак, все еще гудевший от недавнего боя. Арина медленно возвращалась в свой человеческий облик; хищные черты сглаживались, хотя в глазах так и остался гореть опасный, звериный огонь. Напряжение, до этого натянутое до предела, спало, сменившись глухой, безнадежной тишиной. Мы победили в схватке, однако стратегически нас только что размазали по стенке.
И в этой тишине, наполненной гулом машины, раздался срывающийся, полный отчаяния голос.
— Стойте!
Из-за спины Ратмира вынырнул Елисей. Его лицо побелело, как свежевыпавший снег, глаза лихорадочно блестели. В руках он сжимал какой-то кристалл-планшет, будто утопающий — соломинку.
— Вы не понимаете! Нельзя! Это… это неправильно!
Медленно повернув свою бычью голову, Ратмир одарил его взглядом, в котором не было злости. Только тяжелое, холодное презрение.
— Заткнись, щенок, — прорычал он, сплюнув на пол, который тут же покрылся инеем. — Не время для твоих соплей.
Но Елисей его не слышал. Он смотрел на меня с отчаянной, почти безумной мольбой. Сделав несколько шагов вперед, он вышел на середину зала.
— Он прав! — выкрикнул он, ткнув пальцем в ту сторону, где исчез Кассиан. — Этот мир… он обречен! Он — ошибка, построенная на боли и страдании! Хаос Жизни порождает лишь смерть, а Голод Пустоты — разрушение! Только Порядок… только его логика может все исправить! А вы… — он обвел нас безумным взглядом, — вы ведете всех нас на смерть ради… ради иллюзии!
И тут до меня дошло: парень не просто испугался. Он искренне, до дрожи в коленках, верил в то, что нес, словно сектант, узревший истину в глазах своего гуру. Это было не предательство. Он, чтоб его, пытался нас спасти. От нас самих.
— Его путь — это не смерть! — продолжал он, и голос его дрожал от переполнявших его чувств. — Это излечение! Вечный, безболезненный покой! Без войн, без предательства, без потерь! А ты, — он уставился на меня, и в его глазах блеснули слезы, — ты предлагаешь им сражаться и умирать за право страдать дальше! Ты самый страшный из всех нас, Михаил! Потому что ты даешь им надежду там, где ее быть не должно!
Его слова острыми осколками льда впились в повисшую в зале тишину. Ратмир зарычал и подался было к нему, но я остановил его движением руки. Арина замерла. Огонь в ее глазах на миг погас, сменившись болью и недоумением. Она смотрела на своего друга, на того самого нескладного мага, которого знала с детства, и не узнавала его.
Наш только что наспех сколоченный союз сейчас треснет по швам. И расколет его не враг снаружи, а наш собственный, заблудший гений.
Пацан стоял посреди зала, раскинув руки, будто проповедник перед паствой прокаженных. Клинический случай. Ратмир зарычал, как разбуженный медведь, и уже подался вперед, чтобы вправить этому оратору мозги его же собственным хребтом, но я успел выставить руку, уперевшись ему в грудную клетку, твердую, как бронеплита.
— Тихо, воевода. Дай мне.
В этот момент, до этого стоявшие истуканами, адепты пришли в движение. Беззвучно, как единый механизм, они начали медленно сходиться к центру, сужая кольцо. Их черные клинки не были подняты для атаки — они просто волочились по полу, высекая из кристалла скрежещущий, тошнотворный звук. Нас не атаковали. Нас давили психологически.
— Он не один, магистр! — прорычала Арина, и в ее голосе все еще звенели звериные нотки. Прямо перед наступающими адептами из пола вырвались и тут же застыли уродливыми шипами корни из золотистого света, заставляя врагов на миг замереть.
Пока за спиной Ратмир и Арина, отступая, формировали хлипкий оборонительный круг, я медленно подошел к Елисею.
— Включи голову, — на удивление спокойно проговорил я на фоне скрежета клинков. — Просто на секунду забудь про всю эту философию. Ты же ученый. Видел его «оранжерею». Считаешь, что вечная кома в хрустальном гробу — это излечение?
Он вскинул на меня мокрое, перекошенное лицо.
— А что я видел с вами⁈ — взвизгнул он, пока один из адептов легко, почти лениво, разрубил световую преграду Арины и сделал еще один шаг. — Смерть моего наставника! Войну, в которой нас чуть не раздавили! Ты, — он ткнул в меня дрожащим пальцем, — превращаешься в чудовище, которое пожирает души! Она, — палец метнулся в сторону Арины, отступающей под напором трех фигур, — становится зверем! Ваш хваленый хаос, ваша свобода — это просто право умирать в муках! А он… он предлагает покой!