— Покой морга, Елисей, — не повышая голоса, я сделал еще шаг к нему, пока адепты сжимали кольцо вокруг моих друзей. — Он предлагает не жизнь без боли, а отсутствие жизни как таковой. Жизнь — это право встать утром и решить, что ты будешь делать. Право любить, ненавидеть, ошибаться и, да, страдать. Забери это право — и останется лишь функция. Безупречно работающий механизм в стерильной пустоте.
Мои слова отскакивали от него, как горох от стены. Он не слушал, его взгляд был прикован к тому, что творилось у меня за спиной: парировав выпад, Ратмир отступил еще на шаг, и на его лице отразились не только ярость, но и отчаяние.
— Право страдать… — он горько, криво усмехнулся сквозь слезы. — Какое благородство. Скажи это старому Гришке из обоза, который умер у меня на руках от «Серой Хвори», кашляя собственными легкими. Он очень хотел «свободно пострадать» еще немного. Скажи это Ратмиру, который каждый день смотрит на тебя и репетирует, как вонзит меч тебе в спину, потому что боится, что ты сожрешь его во сне! Какая прекрасная свобода!
За моей спиной Ратмир дернулся, будто его ударили. Елисей попал в самую больную точку.
«Анализ, — бесстрастно вклинилась Искра. — Юнит „Елисей“ перешел от общих концепций к апелляции к конкретным травматическим воспоминаниям. Эффективность его аргументации повысилась. Вероятность твоего контрубеждения логическими доводами — девять процентов. Кстати, тот адепт слева собирается атаковать Арину через три… две…»
— Арина, левый фланг! — гаркнул я, не оборачиваясь.
Короткий рык, вспышка золотого света и глухой удар раздались за спиной.
— Я видел достаточно, чтобы понять, — Елисей вытер слезы тыльной стороной ладони, и его лицо начало меняться. Дрожь ушла, сменившись холодной, отстраненной решимостью. Он смотрел, как мои друзья, мои последние союзники, отчаянно бьются в ловушке, и в его взгляде читалась не злость, а жуткая, врачебная правота. — Вы все — больны. Весь этот мир болен. И когда врач предлагает тяжелобольному пациенту ампутацию, а тот орет, что хочет и дальше гнить заживо, потому что это его «свободный выбор»… что должен сделать врач?
Он смотрел на меня уже не как на командира или друга. Он смотрел на меня как на пациента — буйного, опасного, которого необходимо зафиксировать для его же блага.
— Я не могу позволить тебе уничтожить их всех, Михаил, — его голос стал ровным и тихим, и от этой тишины мороз пошел по коже. — Не могу позволить, чтобы Арина мучилась от вины, а Ратмир — от страха. Я должен их спасти. Даже если для этого придется пойти против тебя.
В его глазах, еще минуту назад полных слез и отчаяния, погас последний огонек сомнения. На смену ему пришла твердая, фанатичная уверенность. Он сделал свой выбор. И этот выбор был не в нашу пользу.
— Мне жаль, Михаил, — произнес он, и в голосе не было ни капли сожаления. Только холодная, безграничная жалость хирурга к органу, который предстоит удалить. — Искренне жаль, что ты этого не видишь. Но кто-то должен принять тяжелое решение.
Я только что потерял его. Окончательно. Он больше не был нашим товарищем, нашим гением-недоучкой. Он стал адептом — самым опасным из всех, потому что искренне верил, что творит добро.
— Вероятность убеждения упала до нуля, — констатировала Искра, пока Ратмир с ревом отбрасывал от себя сразу двух противников. — Рекомендую перейти к плану «Б». Ткни его в глаз. Я все еще думаю, что это будет очень смешно.
Жалость в его глазах стала последней каплей. Ненависть, страх, злость — все это было бы понятно, однако эта холодная, врачебная жалость к безнадежно больному пациенту выбила последнюю пробку. Я подался было вперед, чтобы схватить этого новоявленного спасителя за грудки, но было уже поздно. Он сделал свой выбор.
Развернувшись на пятках, Елисей бросился бежать. От него веяло не страхом, а жуткой, фанатичной решимостью. Он мчался не к выходу, которого не было, а вглубь зала, к его центру, где из пола выступала похожая на алтарь консоль из черного, поглощающего свет кристалла.
— Ратмир, взять его! — рявкнул я.
Но старый вояка, с рыком отбросив одного из адептов, тут же был связан боем с двумя другими. Его лицо исказилось от ярости и бессилия: цель была видна, но добраться до нее было невозможно.
Рванув было за Елисеем сам, я наткнулся на стену из трех адептов. Они не атаковали в лоб, а просто преградили путь, опустив клинки и создав непроходимый барьер. Мышеловка захлопнулась, и каждый из нас оказался занят своей собственной, персональной ловушкой. Идеальный тактический ход, чтоб его.