Началась игра в «царя горы» с холодильниками-убийцами, которые научились плеваться льдом.
— Анализ: противник применил асимметричную тактику, — с безразличием диктора новостей сообщила Искра. — Один юнит трансформировался для дистанционной атаки, остальные оказывают огневую поддержку. Вероятность получить такую же ледяную сосульку в жизненно важный орган — восемьдесят девять процентов. Рекомендую не стоять на месте. Вообще.
— Сто ударов сердца! — прорычал я, поднимаясь и отбивая шальной осколок плоскостью меча.
Бой превратился в хаос. Мы отчаянно уворачивались от смертельного града, который сыпался со всех сторон, пока ледяные твари скользили по залу, постоянно меняя позиции. Ратмир был в своей стихии. Его двуручный тесак стал размытой стальной дугой, не просто отбивая осколки — он умудрялся отправлять некоторые из них обратно. Но даже его ярость была бессильна. За его спиной второй его воин, Степан, взревел от боли — очередной залп прошелся по его ногам. Он рухнул, а следующий голем, скользнув к нему, без всякого замаха просто наступил на него. Перед тем как его раздавило, Степан успел выкрикнуть только одно слово: «Воевода!». Глухой, влажный хруст — и все.
Дело запахло не просто керосином, а напалмом.
— Арина, заслон! — крикнул я, заметив, как она бьет по очередному голему. — Не трать силы, просто держи щит!
Она поняла. Ее золотистое сияние, до этого бывшее копьем, теперь разлилось перед нами полупрозрачным, дрожащим куполом. Ледяные осколки ударялись о него и с шипением таяли. Но по ее лицу, побелевшему, как сметана, и по тому, как бледнел сам свет, становилось ясно: она долго не протянет.
— Их поле нестабильно в момент трансформации! — вдруг выкрикнул Елисей, высунувшись из-за колонны. Ужас в его глазах боролся с азартом ученого. — Пока один меняет форму, остальные уязвимы для магии!
Наконец-то! Мозги заработали.
Но было уже поздно. Перестав стрелять, големы снова сменили тактику. Плавно, как капли ртути, они стеклись в центр зала и слились. На наших глазах шесть отдельных фигур превратились в единую, монолитную, движущуюся стену из черного льда, которая медленно, но неотвратимо двинулась на нас, со скрежетом соскабливая с пола каменную крошку. Она не атаковала. Она просто надвигалась, чтобы раздавить.
— Расчетное время до коллапса: пятьдесят секунд, — бесстрастно уточнила Искра.
Конечная, просьба освободить вагоны. Шах и мат. Прорваться через эту стену не было ни единого шанса, а времени на обходной маневр не оставалось. Мы могли лишь умереть здесь, прижатые к стене, или сгореть через полсотни ударов сердца во взрыве, который сотрет эту гору с лица земли.
Мой взгляд метнулся к Арине, закусившей губу до крови, чтобы не закричать от напряжения. Скользнул по жалкой фигуре Елисея, который прекратил свои бесполезные попытки и просто смотрел на надвигающуюся стену с ужасом обреченного. И замер, столкнувшись со взглядом Ратмира.
Тяжело дыша, он стоял, опираясь на свой меч, как на костыль. Его броня помята, из многочисленных порезов сочится кровь. Он посмотрел на тела своих людей, на измученную Арину, на меня. В его глазах, до этого полных ярости берсерка, что-то изменилось. Ярость ушла. На смену ей пришла холодная, жуткая, солдатская расчетливость. Он взвешивал шансы, и по его лицу было видно, какой ответ выдала ему эта внутренняя арифметика.
Он перестал смотреть на стену. Он смотрел только на меня. И в его взгляде я прочел все. Не просьбу, не приказ. Простое, суровое, неотвратимое решение. Решение солдата, который понял, что победить в этой битве можно, только если проиграть в ней самому.
В его тяжелых, упрямых глазах не было ни страха, ни отчаяния. Только глухая, черная, как сама эта ледяная гора, решимость. Он все понял. Понял раньше меня. Понял, что в этой задачке, где на одной чаше весов — три жизни и мизерный шанс, а на другой — гарантированная смерть всего мира, ответ может быть только один. Нелогичный, неправильный, абсолютно идиотский с точки зрения выживания. И единственно верный — с точки зрения солдата.
И он усмехнулся — тяжело, криво, обнажив стиснутые зубы. Усмешка человека, которому больше нечего терять и нечего бояться. От этого беззвучного оскала надвигающаяся стена, казалось, на мгновение дрогнула, а Елисей за моей спиной испуганно пискнул.