— Что ж, магистр, — прорычал Ратмир, не сводя с меня глаз. — Паршивая выдалась командировка. Зато концовка, похоже, будет что надо.
Не дожидаясь моего ответа, он развернулся к Арине. Ее лицо побелело, губы дрожали, а защитный купол света вокруг нас мерцал, готовый погаснуть. Наплевав на все этикеты, он шагнул к ней и по-отечески сжал ее плечо своей ручищей, похожей на окорок.
— Леди, — его голос, до этого гремевший, стал тихим, но от этого еще более весомым. — Я обещал вашему отцу… А магистру нужен шанс.
Выпрямившись, он снова обрел свою медвежью мощь, даже побитый и израненный. Его взгляд был прикован к надвигающейся стене.
— Прорывайтесь!
— Нет! — выкрикнула Арина, пытаясь ударить по стене волной света, чтобы помочь ему. — Мы справимся вместе! Ратмир, это приказ!
«Дура, — пронеслось в голове, пока я хватал ее за плечи, оттаскивая назад. — Он не для того сейчас сдохнет, чтобы ты тут сопли на кулак мотала и его жертву обесценила!» Она вырывалась, колотила меня по рукам, но я держал крепко. Ее крик утонул в реве, который вырвался из глотки старого воина.
Это был не крик ярости. Боевой клич. Клич человека, идущего в свой последний бой.
Он не просто бежал — он несся, как бронированный метеор, прямо на монолитную стену смерти. Его двуручный меч стал продолжением его рук, его воли, двигаясь с такой скоростью и яростью, что воздух вокруг начал вибрировать и гудеть, будто сам металл кричал от напряжения.
— Искра, прогноз! — мысленно рявкнул я.
— Расчет: вероятность выживания юнита «Ратмир» — ноль целых, ноль десятых процента. Однако вероятность создания тактического окна на двадцать два удара сердца — семьдесят восемь процентов. Эффективный, хотя и нерациональный ход.
Эта ледяная, бездушная система отреагировала. Она не могла проигнорировать такой всплеск энергии, такой концентрированный сгусток хаоса и воли. Единая стена задрожала и с оглушительным скрежетом распалась на шесть отдельных фигур, которые, как хищники, развернулись к своей новой, единственной цели. К одинокой фигурке, несущейся на них с мечом наперевес.
Они окружили его, отрезая от нас. Путь к Ядру был свободен. На жалкие, бесценные мгновения.
— Елисей, Арина, бегом! — заорал я, таща их за собой в образовавшуюся брешь. — Шевелитесь, твою мать!
За спиной раздался оглушительный лязг стали, встретившейся с черным льдом, и последний, торжествующий рев Ратмира, эхом прокатившийся под сводами этого ледяного ада:
— За Дом Шуйских!
За спиной грохотал бой — короткий, яростный, обреченный. Я не оборачивался. Не имел права. Каждый удар сердца, купленный для нас ценой его жизни, был слишком дорог, чтобы тратить его на прощальные взгляды. Я просто бежал, подталкивая перед собой Арину и волоча за шкирку оцепеневшего Елисея.
— Он еще жив! Мы можем… — начала она, захлебываясь слезами.
— Нет, — отрезал я, и мой голос прозвучал жестко, как скрежет металла. — Не можем.
Лязг стали за спиной оборвался. На смену ему пришла оглушительная, давящая на уши тишина. Все.
Споткнувшись, Арина обмякла — ноги ее больше не держали. Подхватив ее, я почти силой втолкнул ее в центральный зал. Туда, где на постаменте из черного, как сама пустота, кристалла покоилось Ядро. Оно пульсировало ровным, холодным, безразличным светом, а внутри лениво кружилась метель.
— Десять ударов сердца до коллапса, — прозвенел в голове бесстрастный голос Искры. — Конечная.
Отшвырнув от себя Елисея, который мешком осел на пол, я подтолкнул к Ядру Арину.
— Действуй, — прохрипел я.
Она подняла на меня пустые, выжженные глаза, в которых не осталось ни огня, ни слез.
— Зачем? — прошептала она. — Его больше нет.
И вот тут меня прорвало.
— Хватит реветь! — рявкнул я, схватив ее за плечи и хорошенько встряхнув. — Он сдох не для того, чтобы ты тут лужи напускала! Он дал нам шанс!
Я ткнул пальцем в сторону коридора, откуда уже доносился тихий, стеклянный скрежет. Они шли.
— Ты думаешь, он умер за этот кусок льда? Нет! Он умер за тебя! Так что соберись, будущая правительница Дома Шуйских, и сделай так, чтобы его смерть не была напрасной!
Она вздрогнула. В ее пустых глазах что-то дрогнуло. Не надежда. Ненависть. Холодное, безупречное Ядро отразилось в ее зрачках, и ее губы скривились в злой, безжалостной усмешке. Она поняла. Но по-своему.
А я, отпустив ее, смотрел на этот кристалл, на этот символ идеального, стерильного Порядка, и впервые за все это время чувствовал не страх и не любопытство. Лютую, испепеляющую ненависть.
Раньше я боролся из упрямства, из инстинкта самосохранения, из интеллектуального азарта взломщика. Я хотел найти «ошейник» для своего зверя, найти баланс, исправить ошибку. Все это была логика. Расчет.