Ядро отозвалось мгновенно. Гул в зале сменился прерывистым, тревожным сигналом, как у аппарата жизнеобеспечения, у которого начались перебои с сердцем. Трещина на его поверхности расширилась, и из нее снова ударили золотые всполохи — аура Арины, запертая внутри, почувствовала слабину тюремщика.
Я не просто нашел его уязвимость. Я заставил его воевать с самим собой. С его собственной, расколотой на Порядок и Хаос, природой. Я превратил его разум в поле боя, где его же оружие било по нему самому. И он, этот древний, всемогущий Страж, оказался беспомощен перед лицом самого простого, самого человеческого… выбора.
Мой тактический гамбит сработал. Кассиан, этот ходячий суперкомпьютер, завис, пытаясь одновременно запустить антивирус и открыть подозрительный файл. Его идеальная система, столкнувшись с иррациональностью выбора, пошла трещинами. Ледяная броня, окружавшая его, мерцала, как неисправная гирлянда, а из-под маски доносился сдавленный, полный боли стон. Он терял контроль. Над собой, над Ядром, над ситуацией.
Я уже было приготовился нанести решающий удар, воспользовавшись его замешательством, как вдруг исполинский кристалл, до этого бывший лишь источником питания, ожил.
Трещина на его поверхности, оставленная жертвой Арины, расширилась с сухим, трескучим звуком, но из нее хлынул не хаос, не разрушение. Из нее хлынуло эхо. Эхо ее жизни.
Это был не свет. Это было ощущение. Волна тепла, запаха озона и свежей травы на мгновение заполнила ледяной зал. Ее возвращения не случилось, но это был ее последний прощальный подарок. Энергия, которую Ядро поглотило, но не смогло «переварить», теперь вырывалась наружу, внося финальный, разрушительный сбой в систему Кассиана.
Золотистые всполохи ударили не по нему, а по ледяным конструктам. Големы, до этого бывшие идеальными машинами, замерли, а затем их гладкая черная поверхность пошла радужными разводами, как от бензина в луже. Их внутренняя структура, основанная на абсолютном Порядке, не выдержала контакта с чистым, созидательным хаосом Жизни. С тихим, мелодичным звоном, похожим на треск лопнувшего хрусталя, они один за другим рассыпались в пыль.
— Анализ, — голос Лии в моей голове был непривычно тихим, в нем не было ни холода, ни сарказма, только глубокое, почти благоговейное изумление. — Зафиксирован отложенный системный сбой. Ее… жертва, оказалась не просто энергией. Это был логический вирус. Он не уничтожил систему, а изменил ее базовые параметры. Он… он оставил тебе лазейку.
Кассиан тоже это видел. Оторвав руки от головы, он уставился на рассыпающихся в пыль стражей. Его ментальная атака прекратилась. На его лице, если бы оно могло выражать эмоции, отразился бы абсолютный, всепоглощающий шок.
Он пытался создать идеальный, стерильный Порядок, вычистив из него хаос Жизни, а эта девчонка, эта упертая зараза, только что доказала ему, что его Порядок без ее Жизни — просто мертвый, бесполезный кристалл, который рассыпается от одного ее прикосновения.
— Невозможно… — прошептал он, и его голос, до этого бывший голосом бога, теперь был голосом сломленного, растерянного человека. — Хаос… не может… созидать…
Его безупречная, выверенная тысячелетиями философия только что рассыпалась в прах. Он понял, что все это время боролся не с болезнью. Он боролся с лекарством.
Золотой свет, исходящий из Ядра, коснулся его. Он не обжег, не ударил. Он просто… коснулся. И Кассиан закричал.
Крик был не от боли, а от агонии. Агонии существа, которое тысячу лет жило в стерильной, ледяной пустоте и вдруг почувствовало… тепло. Его ледяная броня пошла не трещинами — она начала таять, как снег под весенним солнцем. Из-под маски повалил пар.
Он понял, что проиграл. Не мне, не моему хаосу. Он проиграл ей. Ее нелогичной, иррациональной, но такой, черт побери, живой жертве. Он проиграл тому, от чего бежал всю свою бесконечную, одинокую жизнь.
Ядро, отравленное Жизнью изнутри, перестало быть его оружием. Оно стало его тюрьмой.
Глава 17
На стене зала транслировали не кино. Кино — это выверенная постановка, игра света и тени, где кровь пахнет клюквенным сиропом, а смерть всегда выглядит до неприличия героически. Здесь же, на огромном, мерцающем пси-полотне, которое Искра развернула прямо по камню, все было до омерзения настоящим. В заснеженной долине пахло не клюквой, а горячим железом, едким дымом от подгорающего мяса и липким, животным страхом. Настоящая бойня, а не ее голливудская версия.
С глухим, чавкающим, влажным хрустом по сомкнутым щитам «Волчьей Сотни» прокатывался огромный, идеально гладкий куб из черного, как сгустившаяся пустота, льда. Под его монолитным весом элитные воины, гордость Империи, лопались с отвратительным звуком перезрелых ягод, превращаясь в прессованный брикет из стонущей стали, трещащих костей и ошметков плоти. Рядом, вращаясь с неестественной, бездушной математической точностью, носился додекаэдр, каждым своим оборотом вышибая из строя по десятку-другому солдат. Он не рубил и не резал — он просто молотил, и каждый его удар, сопровождаемый низким гулом, был неотвратим, как закон физики. Скользя по мерзлой, окровавленной земле, третья фигура, остроконечная пирамида, нанизывала на свою вершину самых невезучих, не давая им даже шанса на крик. Не сражение. Планомерная, холодная, безразличная утилизация.