— Анализ: мы внутри управляющей матрицы, Михаил, — голос Искры прозвучал прямо в голове, но теперь он был другим. Не просто звуком, а частью окружающего пространства, вибрацией в самой ткани этого места. — Физические законы здесь не действуют. Это мир чистых концепций. И, кажется, мы тут не одни.
И она, как всегда, была права. В нескольких метрах, в узле, где потоки черного льда сгущались в непроницаемый тромб, стоял он. Не человек в маске, но его суть: идеальный, многогранный, иссиня-черный кристалл, каждая грань которого отражала бесконечную, упорядоченную пустоту. Он не двигался, однако его воля и ненависть давили на меня, как глубоководное давление, создавая вокруг себя зону абсолютного стазиса. В самой его сердцевине, видимая лишь мне, пульсировала микроскопическая точка тьмы — незаживающая рана предательства, оставленная тысячу лет назад.
Я уже напрягся для последней, ментальной атаки, готовясь направить весь свой Голод на этот кристалл, перемолоть его, стереть в порошок. Но в тот самый момент, когда я собирался отдать команду, произошло то, чего не ожидал никто.
Золотистые потоки, эхо силы Арины, до этого лишь пассивно кружившие в пространстве, вдруг пришли в движение. Они не атаковали — они собрались вместе. Из разрозненных искр, из теплых, блуждающих огоньков они сплелись в единое целое.
Передо мной была не Арина, не ее тело или лицо, но сама ее душа, ее концепция. Чистая, первородная, необузданная Жизнь. Огромная, пульсирующая, золотая звезда, от которой исходили волны не просто тепла, а чистого потенциала: в ее свете вспыхивали и гасли образы цветущих полей, слышались крики новорожденных и рев строящихся городов. В этом сиянии не было умиротворения — в нем клокотала ярость созидания, неукротимое желание расти, меняться, двигаться. И эта звезда, это могучее эхо ее сущности, оставшееся в Ядре после жертвы, пришло в движение. Не на Кассиана. Не на меня. Прямиком к точке, где мой меч, моя Пустота, пронзил его Порядок.
Кассиан попытался ее остановить. От его кристалла метнулись ледяные цепи, пытаясь сковать золотую звезду, заключить ее в клетку Порядка. Но цепи просто проходили сквозь нее, как сквозь пламя, тая и испаряясь. Для его холодной логики она была неуязвима.
Я, в свою очередь, инстинктивно попытался отдернуть меч, разорвать контакт, испугавшись, что этот всепожирающий огонь сожжет и меня, и мою Пустоту. Но было уже поздно.
Три аспекта. Три расколотых осколка одной вселенной — Пустота, Порядок и Жизнь — оказались в одной точке, в одном мгновении. И их столкновение стало откровением.
В меня хлынуло чужое сознание, чужая боль. Я ощутил вековую, ледяную усталость Кассиана, как свою собственную. Я прочувствовал его бесконечную боль от предательства, его отчаянное, почти детское желание, чтобы мир просто замер, перестал меняться, перестал причинять ему страдания. Я понял его стремление к Порядку не как жажду власти, а как мольбу об анестезии, о вечном, нерушимом покое, где ничто больше не сможет его ранить.
А следом, обжигая этот холод, меня захлестнула яростная, неукротимая жажда жизни Арины. Я почувствовал ее животный страх перед застоем, ее восторг от вечного движения, даже если это движение — в пропасть. Для нее стабильность была синонимом смерти, а хаос — синонимом существования. Она не была доброй, она была живой, и ее воля к жизни была так же абсолютна и беспощадна, как воля Кассиана к покою.
А между ними, в точке моего меча, была моя Пустота. Мой Голод. Не злой и не добрый. Идеальный баланс, точка нуля, способная вместить в себя и бесконечный лед, и бесконечное пламя. Я был растворителем, в котором смешались кислота и щелочь.
Фундамент реальности под нами задрожал. Прежде раздельные потоки энергии рванулись друг к другу, сплетаясь в единый, слепящий клубок противоречий. Три силы, три фундаментальных закона этого мира, больше не могли существовать порознь. Они сливались в нечто новое.
И я, глядя на этот зарождающийся триумвират безумия, с холодной ясностью понял, что сейчас произойдет. Это не будет взрыв. Это будет… перезагрузка. С полным форматированием системного диска. И мы трое — три несовместимых компонента — были ее исходным кодом. Конечная. Просьба освободить вагоны. Навсегда.