Я показал ей, что ее жертва, ее всепоглощающий огонь, не просто разрушил. Он дал толчок к покаянию. Он создал из пепла что-то новое, чего не было раньше.
Золотой вихрь на мгновение замер. Его яростное, хаотичное движение прекратилось, и он сжался, будто от удара под дых.
«Боль… — прозвучала ее мысль, и в ней больше не было огня, только тихая, глубокая печаль, как угли в остывающем костре. — Мой свет… моя жизнь… принесла ему столько боли… Я хотела лишь движения, перемен… а породила лишь страдания и смерть. Я была не права. Я была слепа».
«Ты подарила ему выбор, Арина, — ответил я, и в моей мысли не было ни упрека, ни жалости. — Да, это был жестокий урок. Но он заставил его повзрослеть за считанные минуты. Твоя жертва не была напрасной».
Вихрь снова пришел в движение, но теперь это был не яростный танец разрушения. Он стал спокойнее, глубже, будто пламя, которое научилось не только сжигать, но и греть.
Они оба замолчали. Но я чувствовал их глубоко укоренившееся сопротивление, их тысячелетнюю ненависть. Этого было мало, чтобы заставить их сдаться.
В этот момент белое ничто вокруг нас дрогнуло. Пол под моими фантомными ногами пошел рябью, а по безупречной белизне пространства пробежала тонкая, темная трещина, из которой пахнуло холодом умирающего Ядра и запахом озона.
— У нас мало времени, — пробормотал я вслух, хотя никто не мог меня услышать. — Этот ментальный пузырь скоро лопнет, и тогда мы все отправимся в один конец.
И тогда я сделал свой последний, самый рискованный ход.
«Вы оба правы. И оба неправы, — моя мысль была спокойной и твердой, как удар молота по наковальне. — Ваша война бессмысленна, как спор двух зеркал. Ты, — я обратился к решетке, — боишься боли и перемен до такой степени, что готов превратить вселенную в стерильный морг. А ты, — я посмотрел на вихрь, — боишься покоя и стабильности так, что готова сжечь мир дотла, лишь бы не останавливаться. И вы оба готовы уничтожить все, лишь бы не смотреть в лицо своему страху».
Я показал им не просто будущее. Я показал им два варианта их личного рая, который для всех остальных был бы адом.
Первый — их победа. Мир, где победил Кассиан: идеальная, замерзшая, мертвая пустыня, где нет страданий, потому что нет жизни. Безмолвный кристальный пейзаж под черным солнцем. И второй — мир, где победила Арина: бушующий, огненный хаос, где все вечно меняется, но ничто не может уцелеть, сгорая в пламени вечного, бессмысленного движения.
«Нравится? — спросил я. — Это то, за что вы боретесь. Полная, абсолютная, бессмысленная победа. Ваша личная тюрьма, в которой вы останетесь в одиночестве».
Трещины в пространстве вокруг нас расширялись, из них уже сочилась тьма.
«А есть третий путь, — я не знал, сработает ли это, это была отчаянная импровизация, ставка ва-банк. — Я не прошу вас полюбить друг друга. Это невозможно. Я предлагаю вам контракт. Сделку. Вы даете мне свою силу, а я становлюсь вашим арбитром. Вашим общим знаменателем. Я буду тем рулем, которого вам не хватало, той точкой опоры, чтобы перевернуть этот летящий под откос мир. Перестаньте быть врагами. Станьте… системой».
Их молчание было ответом. В нем было все: сомнение, недоверие, тысячелетняя гордость, но и… проблеск отчаянной надежды. Понимания.
«Рискнем? — закончил я, вкладывая в эту мысль всю свою волю. — Или предпочитаете и дальше бодаться, пока от мира ничего не останется?»
Идеальная решетка и золотой вихрь медленно, очень медленно, двинулись. Не друг на друга. А ко мне.
Глава 20
Ну вот и приехали. Кажется, мой блеф уровня «продам гараж в Кремле» кто-то принял за чистую монету. Зависнув бесформенной тенью в белом ничто, я почувствовал себя карточным шулером, который слишком уж заигрался: теперь ему не просто верят, а несут ключи от города. А у тебя на руках — пара двоек и дикое желание свалить по-тихому, пока не начали бить. Вот только сваливать было уже некуда.
Пространство вокруг сжалось, и они оказались рядом. Первым возник Кассиан.
Его идеальная кристаллическая решетка замерла в паре метров, и меня накрыло усталостью старого, больного вахтера, который тысячу лет сидит у турникета и уже не помнит, зачем. Просто хочет, чтобы смена закончилась. Чтобы его оставили в покое.