Мысль о «неопознанном устройстве» мелькнула и тут же утонула в реве возвращающейся реальности. Моя личная операционная, Белый Предел, трещала по швам. Прежде бывшее лишь концепцией, пространство вокруг обретало плотность, цвет и звук.
Мир навалился падением с огромной высоты — не вниз, а сразу во все стороны, — впихивая мое расширившееся сознание обратно в тесную, до одури родную оболочку из мяса и костей.
Первым сквозь оглушающую тишину пробился слух: гулкий, низкий гул умирающего Ядра и мое собственное, хриплое дыхание. Затем ледяной холод пола, на котором я стоял на коленях, обжег кожу. Наконец, вернулся запах: едкий озон, металлическая вонь крови и что-то неуловимое… аромат мокрой земли после грозы. Наследство Арины.
Открыв глаза, я увидел все тот же зал: треснувшее, почерневшее Ядро, источающее последние, слабые всполохи гнилостно-зеленого света; тела воинов Ратмира, застывшие в отчаянных позах; и он. Кассиан.
Он тоже вернулся. Все еще стоя на коленях, он смотрел на свои руки, будто видел их впервые. Расколотая надвое маска валялась рядом. Под ней оказалось лицо — не древнего бога, не монстра, а уставшего, измученного, до боли обычного человека с неестественно бледной кожей. В глазах больше не было ни льда, ни ненависти — лишь пустота. Та самая, которую я так хорошо знал.
Я медленно поднялся. Тело слушалось неохотно, каждый мускул ныл, однако внутри царила тишина. Не мертвая, не ледяная — спокойная. Мой вечный, воющий спутник, Голод, молчал. Он не исчез, но был сыт. Доволен. Стал частью чего-то большего.
В руке я сжимал меч — уже не тяжелый, чужой клинок Ратмира и не мою хищную Искру. Он преобразился.
Прежде черный провал, лезвие теперь казалось выточенным из обсидиана, но под его гладкой поверхностью текли и переплетались едва заметные золотые и иссиня-черные нити. Сходясь на идеально ровных, выверенных рунах, покрывавших клинок, они заставляли их светиться ровным, спокойным, белым светом. От меча не исходило ни холода, ни тепла, ни голода. От него исходило… равновесие. Покой. Сила, которая не стремилась ни разрушать, ни созидать. Она просто была.
— Перезагрузка системы завершена, — голос Искры прозвучал привычно, в голове, но теперь в нем не было ни ребячества, ни сарказма. Только спокойная, деловая констатация. — Все модули работают в штатном режиме. Обнаружен один новый протокол. Назвать его «Протокол Судного Дня» или у тебя есть варианты получше?
«Назовем его „Протокол Разгребания Авгиевых Конюшен“, — мысленно огрызнулся я. — Работы тут, похоже, на ближайшую вечность».
Подняв голову, я посмотрел на умирающее Ядро. Угроза все еще была реальной: один неверный шаг — и оно рванет, утащив за собой всю гору. Пора было заканчивать.
Не замахиваясь, не вкладывая лишней силы, я просто поднял свой новый, триединый меч и направил его на треснувший кристалл. Приказ был отдан не голосом, а волей, и каждая команда требовала колоссального, изнуряющего напряжения.
«Порядок».
Из меча вырвалась не луч, а волна абсолютной, математически выверенной структуры. Остатки воли Кассиана, цеплявшиеся за Ядро, инстинктивно воспротивились, и мне пришлось буквально продавить свой приказ сквозь его ментальный саботаж. Волна ударила по Ядру, и хаотичные, гнилостные всполохи внутри него замерли, выстраиваясь в идеально ровную, неподвижную решетку. Скрежет и вой умирающей машины прекратились. Кассиан, стоявший на коленях, вздрогнул и поднял на меня взгляд, в котором читалось немое, недоуменное узнавание — он видел, как его собственная, искаженная им же логика, работает правильно.
«Пустота».
Замершая было решетка начала тускнеть. Мой Голод, почуяв свободу, инстинктивно рванулся сожрать все без остатка, заставив меня с силой сжать рукоять и натянуть невидимые поводья. «Не жрать, а разбирать!» — прорычал я мысленно, направляя его силу, как резец, на конкретные узлы. Без боли, без разрушения. Просто стирая лишнее.
А затем пришел черед последнего приказа.
«Жизнь».
Из меча хлынул свет — не яростный, не обжигающий, а теплый, золотистый, спокойный. Но и он попытался вырваться, грозя превратить все в дикие, неконтролируемые джунгли. Пришлось его «дросселировать», калибровать, пропуская через фильтры Порядка. Свет коснулся того, что осталось от Ядра. И в мертвой тишине зала раздался тихий, мелодичный звон.
Ядро не взорвалось. Оно, чтоб его, расцвело.
На глазах черный, мертвый кристалл обратился в камень, поросший изумрудным, светящимся мхом. Из трещин, оставленных болью и ненавистью, полезли кристальные одуванчики с лепестками из чистого света. Зал наполнился тихим, едва уловимым ароматом — тем самым, что я помнил. Ну вот, Котов, дожил. Теперь ты не просто попаданец, а ландшафтный дизайнер вселенского масштаба. Осталось только газон подстричь.