Именно в этот момент Легат Голицын, который до этого молча наблюдал за этой сценой, сделал свой ход. Он понял, что фанатик сейчас уничтожит его самый ценный и самый опасный трофей.
— Довольно, Ваше Преосвященство! — его голос был резок и властен, как удар хлыста. Он шагнул вперед, вставая между мной и Инквизитором. — Вы были спасены человеком, которого собираетесь проклясть. Ваша миссия здесь окончена. Барон Рокотов, вы и ваши люди отправляетесь со мной в столицу. Не как пленник, а как… — он на мгновение замялся, подбирая единственно верные в этой ситуации слова, — … как ключевой свидетель и эксперт по аномалии, угрожающей безопасности Империи. Ваше дело будет рассмотрено на Высшем Совете. А до тех пор вы находитесь под моей личной защитой. И под моим личным надзором.
Капкан не захлопнулся. Он просто сменил форму, превратившись из простой удавки в позолоченную клетку. Я выиграл себе жизнь, выиграл отсрочку. Но я стал «собственностью» Легата. Ценным и смертельно опасным оружием, которое он вез в столицу, чтобы разыграть в своей большой, непонятной мне политической игре. И я прекрасно понимал, что теперь мой главный враг — не только хитрые Орловы. Мой главный враг — это вот этот иссушенный фанатик, который повезет в столицу весть не о преступнике, а о предвестнике конца света. О предвестнике, который носит имя Михаил Рокотов.
Глава 27
Путешествие в позолоченной клетке — занятие, я вам доложу, утомительное. Особенно, когда клетка эта на колесах, а роль позолоты исполняет личная гвардия Императорского Легата, которая смотрит на тебя с таким же восторгом, как на свежую кучу навоза. Официально я был «ключевым экспертом по аномалии». Звучит-то пафосно, а на деле — та же собака, вид — сбоку. Просто теперь у моей собаки ошейник с брюликами, и поводок держит сам граф Голицын.
Замок Шуйских встретил нас тишиной. Я ожидал чего угодно: криков, угроз, может, даже парочки «случайно» упавших с крыши кирпичей. Но вместо этого — тишина, от которой в ушах звенело. Стены, увешанные темными, выцветшими гобеленами, казалось, впитали в себя всю скорбь и ненависть этого Рода и теперь сочились ими, как старая губка. Слуги скользили по натертым до зеркального блеска полам, как тени, не поднимая глаз.
Нас провели в главный зал, где уже собрался весь цвет местного серпентария. Пауки в банке, которых сейчас будут разнимать два очень разных ветеринара. С одной стороны — «партия войны». Пузатые дядья и насупленные братья покойного барона, с багровыми от сдерживаемой ярости рожами. На их бычьих шеях вздувались жилы, а руки так и тянулись к рукоятям мечей. Они сверлили меня взглядами, в которых читалось одно простое и понятное желание: взять меня за ноги и хорошенько приложить головой о каменный пол.
С другой — «партия разума». Леди Вероника, с гордо выпрямленной спиной, и несколько молодых аристократов с умными, тревожными лицами. Эти смотрели на меня иначе. С надеждой, со страхом, с немым вопросом: «Ну что, „Безумный Барон“, ты нас спасешь или окончательно утопишь?».
— Чувствуешь что-нибудь, железяка? — мысленно спросил я Искру, висевшую на поясе и притворявшуюся обычным мечом.
— Холодно, — ее ответ в моей голове был по-детски простым и оттого еще более жутким. — Тут… сломано.
Я и без нее это чувствовал. Воздух в зале был неправильным. Как будто в идеально настроенный оркестр затесался кто-то, кто дует мимо нот. Было в нем что-то чужое, знакомое по Долине Пепла. Эдакая «мертвая» энергия, почти неощутимая для обычного мага, но мой внутренний «датчик», откалиброванный Искрой, уже бил тревогу.
Я присмотрелся. Возле самого горластого из «ястребов», дяди покойного, которого, кажется, звали Борис, стояли двое — незаметные, в скромных одеждах советников, с постными, ничего не выражающими лицами. Но я их узнал. По ауре. Этот холод пустоты, который я ощутил в умирающем сознании ассасина. Они были здесь. Агенты Ордена уже пустили свои корни в это змеиное гнездо.
Зашибись. Это «зараза» уже и сюда проникла.
Легат Голицын, с его холеным лицом римского патриция, тоже это чувствовал. Он едва заметно повел носом, как охотничий пес, почуявший чужого. Он был в ярости от этой вынужденной остановки. В этот момент я перестал быть для него проблемой. Я стал единственным в этом зале экспертом по проблеме, которая могла стоить ему головы.