Всё ясно. Очередной доклад в пустоту. Мои предупреждения о том, что мир меняется быстрее, чем они успевают перешивать пуговицы на мундирах, снова канут в Лету. Или, скорее, в толстую папку с грифом «Совершенно секретно. Ознакомиться и сжечь, предварительно забыв».
Глубоко внутри заворочалось разочарование. Не то чтобы я рвался к славе или мечтал о генеральских лампасах — упаси Господь от такой «радости». Просто до одури обидно, когда твой мозг, заточенный под решение нестандартных задачек, пашет вхолостую, как движок гоночного болида на холостых. Когда ты видишь реальную пропасть, а тебя снисходительно хлопают по плечу и лечат, что это так, канавка, её перепрыгнуть — раз плюнуть, если хорошенько разогнаться. А потом — хрясь! — и вся страна в этой самой пропасти по самые уши. А ты, такой умный, сидишь и думаешь: «Я же говорил, твою мать…» Только кому от этого легче? Правильно, никому. Особенно тем, кто уже там, в этой самой дыре.
Системное мышление — это и дар, и проклятие одновременно. Прямо как талантливый, но бухающий родственник, от которого хрен знаешь, чего ждать. Ты видишь всю цепочку, от криво забитого гвоздя до развала целой империи, а большинство — только ближайшее звено, ну, максимум два, если повезёт. И переубедить их — задачка с пометкой «звездочка».
— Благодарю за внимание, господа генералы, — закончил я свою пламенную, видимо, бесполезную речь.
Я чувствовал себя каким-то скоморохом на ярмарке: отплясал джигу-дрыгу перед равнодушной толпой, а тебе вместо оваций и медяков — пара гнилых помидоров в морду. Формальные кивки, больше похожие на подёргивания от нервного тика. Пара дежурных вопросов из серии «а не пошёл бы ты, сынок, лесом со своими фантазиями?», на которые я ответил так же дежурно, чуть ли не цитируя их же замшелые уставы, только на новый лад переписанные. Всё, можно сворачивать лавочку и идти глушить тоску чем-нибудь покрепче чая. Моя «новаторская доктрина» летит на полку, пылиться рядом с предыдущими такими же «гениальными прозрениями». Может, когда-нибудь археологи будущего откопают и оценят. Если будет кому копать, конечно, и если эти архивы до того времени не сожрут крысы размером с приличную таксу.
А ведь начальник Штаба в Москве предупреждал, что будет тяжело. Он разглядел во мне что-то. Но, видимо, хотел преподать урок, чтобы я чуть спустился с небес. Мне предлагали повременить со своими идеями и просчитать все плюсы и минусы. Но я нутром чувствовал, что доктрина опаздывает, нужно менять все сейчас же, пока не поздно.
Через пару дней — перелёт. Очередное совещание, на этот раз ближе к «горячей точке». Видать, чтобы я там, на месте, своими глазами убедился в непоколебимой гениальности «проверенных временем тактик» и в том, как лихо можно уложить пару батальонов солдат из-за тупого нежелания включить серое вещество между ушами.
Старенький самолёт, надёжный «Ил», натужно гудел, продираясь сквозь облака — такие, знаете, как комья грязной ваты. Я откинулся в продавленном кресле, прикрыл глаза. Мысли текли вяло. Опять гонял в голове презентацию, искал, где же я недожал, где накосячил или с интонацией не угадал. Может, надо было проще, на пальцах? Как для детей в ясельной группе: «Вот это — плохой дядя с большой пушкой, он хочет отнять у нас все конфеты. А вот это — мы, хорошие, с ещё большими пушками. И чтобы плохой дядя нас не обидел и не слопал наши конфеты, мы должны…» Бред сивой кобылы.
Резкий толчок вырвал меня из полудрёмы. Будто пилот решил экстренно тормознуть об невидимую стену. Стаканы с недопитым пойлом, которое в бортовом меню почему-то гордо именовалось «чаем», полетели по салону, орошая ближайших пассажиров. Чей-то испуганный вскрик. Потом ещё толчок, посильнее, аж зубы клацнули. Самолёт затрясло, как в предсмертной агонии, будто он подхватил приступ малярии. Я вцепился в подлокотники, сами подлокотники, кажется, жалобно заскрипели под моей мёртвой хваткой. Желваки заходили ходуном под кожей от какой-то животной злости на эту абсурдную, дурацкую ситуацию. Вот тебе и «горячая точка», приехали, что называется. Доставка с ветерком, прямиком в эпицентр возможного звездеца.
Рёв движков изменился, стал захлёбывающимся, с металлическим скрежетом. В голове мелькнула шальная мысль: «Неужто все?» Ирония судьбы, мать её за ногу.