— Что там еще? — прохрипел я.
В моем старом мире такие прелюдии обычно заканчивались либо приездом наряда полиции, либо мордобоем с последующим приездом той же полиции. Что было принято здесь — оставалось только гадать.
— Не иначе, опять эти… волки, — пробормотал Борисыч, и лицо его скривилось. — Пойду гляну, ваше благородие, вы уж лежите, сил набирайтесь.
Ага, щас! «Лежите, сил набирайтесь», пока тут, возможно, решается судьба моего нового, так сказать, «наследства». Каким бы оно ни было паршивым, просто так отдавать его на растерзание каким-то «волкам» я не собирался.
— Нет уж, Борисыч, — я с трудом поднялся, опираясь на стену, — пойдем вместе. Я все-таки теперь… барон, как я понимаю. Должен же я знать, кто тут в моем, так сказать, замке шум поднимает.
«Замок» — это было сильно сказано. Судя по обстановке наверху, это скорее была укрепленная изба, но гордое слово «барон» требовало хоть какой-то видимости власти. Борисыч попытался возразить, но я решительно мотнул головой, насколько позволяло ослабленное тело. В конце концов, кто тут барон, я или он?
Кое-как, цепляясь за руку верного слуги, который оказался на удивление крепким для своих лет, я спустился по скрипучей деревянной лестнице. Внизу, в помещении, которое, видимо, служило одновременно и прихожей, и столовой, и залом для приема особо наглых гостей, стоял гонец.
Картина маслом: «Прибытие варвара в интеллигентный дом». Верзила ростом под два метра, в кожаном доспехе с нашитыми где надо и не надо бляхами, на которых красовался какой-то оскаленный волк — видимо, герб тех самых Волконских. Остатки памяти моего нового тела услужливо подсказали: да, это их цвета, их знак. И да, это было интересно — у меня есть остатки памяти реципиента. Живем!
Рожа у гонца была красная, наглая, с маленькими бегающими глазками, которые осматривали убогое убранство «замка» с откровенным презрением. За поясом — здоровенный тесак, рукоять которого он поглаживал. Рядом с ним, для массовки, наверное, стояли еще двое таких же мордоворотов, только чуть пониже рангом и поглупее лицом.
— Ну, где тут ваш… барон? — рявкнул гонец, едва я показался на лестнице, и сплюнул на земляной пол. — Рокотов! Выходи! Дело есть.
Я вошел в помещение.
— Я барон Рокотов, — хмыкнул я. — Что вам угодно?
Гонец окинул меня презрительным взглядом с ног до головы, задержавшись на моей общей хилости. На его губах появилась издевательская ухмылка, от которой захотелось немедленно найти что-нибудь тяжелое и запустить ему в наглую харю.
— А, вот и наследничек выискался, — протянул он с насмешкой. — А мы уж думали, все Рокотовы тут полегли. Ну, слушай сюда, барончик. Барон Волконский, мой господин, шлет тебе свое… гм… слово.
Он картинно вытащил из-за пазухи свиток пергамента, перевязанный грубой бечевкой, и с треском развернул его.
— «Сим письмом, — начал он зачитывать громким, хорошо поставленным голосом, явно наслаждаясь каждым словом, — я, барон Игнат Волконский, требую от Рода Рокотовых, в лице его нынешнего главы, в течение трех дней от сего числа уступить все земли, прилегающие к Черному Ручью, в счет компенсации за понесенные моим Родом убытки и оскорбления в недавней прискорбной стычке, спровоцированной его покойным отцом».
Убытки и оскорбления? Всплыла подсказка из памяти реципиента. Да это же чистой воды грабеж! Старый барон Рокотов сам защищал свои земли от их посягательств! Черный Ручей — это последнее, что у нас осталось плодородного!
Гонец продолжал, явно смакуя унижение:
— «В случае отказа или попытки сопротивления, мой Род будет вынужден применить силу для восстановления справедливости и полного искоренения Рода Рокотовых как источника смуты и непокорства. Даю вам три дня на размышления. Игнат Волконский, своей рукой».
Он закончил читать и смерил меня торжествующим взглядом.
— Ну что? Понял? Три дня. И ни мигом больше. А то от вашего Рода останется только мокрое место и кучка пепла. И, кстати, — он добавил, понизив голос до заговорщицкого шепота, но так, чтобы слышали все, — батюшка твой, говорят, перед смертью сильно мучился. Так что советую не повторять его ошибок.
Вот тут меня и накрыло. Первоначальный шок от наглости этого ублюдка сменился ледяным гневом, таким, что даже слабость в теле на мгновение отступила.
Да я тебя, падаль, сейчас…
Что «сейчас»? Голыми руками я этого бугая не одолею, а мои «воины», судя по всему, либо под землей, либо в полной деморализации.
Борисыч рядом со мной затрясся мелкой дрожью.
— Ваше благородие… господин Михаил… — зашептал он, хватая меня за рукав, — не гневите их… соглашайтесь… Жизнь дороже… Земли… ну что земли… проживем как-нибудь…