Великолепно. Два пенсионера и клуб «Умелые ручки» из местных алкашей. С такой армией только на тараканов в атаку ходить.
— Ладно, — я потёр лоб, пытаясь унять эту долбаную пульсирующую боль. — С живой силой всё понятно. Что с финансами? Казна?
Борисыч посмотрел на меня так, будто я спросил, не завалялось ли у него крыло от Боинга.
— Казна-то, ваше благородие… — он развёл руками. — Пустая. Всё, что было, до последней копейки, батюшка ваш, светлая ему память, потратил на… попытки откупиться от этих волков. Да на наёмников, которые разбежались при первом же запахе жареного. А что не потратил — то эти стервятники, люди Волконского, при последнем набеге растащили. Золотишко, утварь серебряную… даже портки батюшкины парадные, и те упёрли, ироды!
Ну, хоть чувство юмора у покойного барона-батюшки имелось, если он в парадных портках откупаться пытался. Хотя, скорее всего, Борисыч просто утрирует. Но суть ясна: денег нет, от слова «совсем».
Из грязи в князи, говорите? Тут скорее из князей в бомжи, причём со скоростью сапсана.
— Магия, — я ухватился за последнюю соломинку. — Ты говорил, у Рокотовых дар к целительству. Может, есть какие-то боевые заклинания? Артефакты защитные?
Борисыч покачал головой.
— Дар-то наш, ваше благородие, он к жизни больше. Травки заговорить, рану исцелить, хворь отвести — это да. Батюшка ваш лекарем был отменным. А вот чтобы огнём швыряться или врагов молниями карать… нет, такого у Рокотовых отродясь не бывало. Сила наша тихая, мирная. А артефактов… — он обвёл рукой убогую комнату. — Сами видите. Какие тут артефакты? Старый поломанный меч в склепе? А последнюю серебряную чашу, из которой ещё прадед ваш вино хлебал, и ту Волконские унесли. Говорят, барон ихний из неё теперь помои для своих собак наливает. Издевается, аспид.
Картина вырисовывалась всё более удручающая. Ни людей, ни денег, ни магии боевой. Гол как сокол, и в придачу — смертельный ультиматум от соседа-отморозка. Впору было действительно лечь и помирать. Внутри меня, какая-то злая, упрямая пружина, не давала смириться. Может, это остатки моего прежнего, аналитического «я». А может, просто взыграла обычная русская упёртость: ах так, суки? Ну, погодите, гады!
— Хорошо, Борисыч, — я вздохнул, собирая остатки самообладания. — С нашими «богатствами» разобрались. Теперь давай про тех, кто нам эти три дня отмерил. Волконские. Что за птицы?
При упоминании Волконских старик как-то съёжился.
— Ох, ваше благородие… страшные люди, лютые, — зашептал он, понизив голос. — Силища у них… немеряная. Войска — сотни, если не тысячи душ. И не мужичьё с дрекольем, латники обученные, в железе с головы до пят. Десятка три-четыре у них таких точно есть, сам барон Волконский ими кичится. Как пойдут стеной — так всё на пути своём сметут.
Сотни… Латники… Это уже не смешно. Это похоже на полноценную армию вторжения. Против моих «двух с половиной инвалидов» и десятка крестьян с вилами. Расклад, что и говорить, не в нашу пользу.
— А сам барон? Волконский этот… Игнат? Что за фрукт?
— Фрукт тот ещё, гнилой да червивый, — сплюнул Борисыч с неожиданной злостью. — Жестокий. Непокорных на кол сажает. А ещё говорят… — он снова понизил голос до шёпота, оглядываясь, — что он маг сильный. Огненный. Как дыхнет — так всё в пепел обращает. Многие его боятся не только за дружину его головорезов, но и за колдовство его чёрное.
Огненный маг. Вот те и здрасьте. Мало мне железа, так ещё и файерболами кидаться будут. Ну просто полный комплект удовольствий.
— Тактика у них какая? Как они обычно… действуют? — я пытался выудить хоть какую-то полезную информацию.
— Да какая тахтика, ваше благородие? — пожал плечами Борисыч. — Навалятся всей гурьбой, числом задавят, огнём пожгут. Против слабых, таких как мы… Уверены, что и так возьмут, нахрапом. Батюшка ваш… он ведь тоже думал, что отсидится за стенами, да откупится… Не вышло.
В голове уже щёлкали невидимые шестерёнки. Мозг аналитика, привыкший работать с огромными массивами данных, жадно впитывал каждую деталь. Сотни воинов, латники, огненный маг, тактика массированного удара, пренебрежение разведкой против слабых противников… Каждое слово ложилось на свою полочку, формируя общую, удручающую картину.