Афанасий Петрович и Борисыч ждали. Они бросили в стоячую воду столичного болота камень, который им дала леди Вероника. Теперь оставалось только наблюдать за расходящимися кругами и надеяться, что эти круги дойдут до тех, кто принимает решения. Они не пытались выиграть суд, они пытались отменить саму войну, сделав ее бессмысленной. И это был их единственный, отчаянный шанс заставить Двор искать иное решение.
Конец интерлюдии.
Пока мои столичные гонцы решали задачи, поставленные мной (хорошо, что леди Вероника дала «усиление»), я не сидел сложа руки. Ждать, когда твои враги сами запутаются в расставленных тобой сетях, — роскошь, непозволительная для того, у кого над головой уже занесен топор Инквизиции. Наш хрупкий союз, сбитый на скорую руку из страха и общей ненависти к Орловым, требовал постоянного внимания. Барон Кривозубов каждый день смотрел на меня с немым укором. Его земли страдали. Мои обещания защиты пока что оставались лишь словами, а зарево на горизонте — его личной, ежедневной головной болью.
— Еще один набег, Рокотов, — пробасил он, когда мы в очередной раз стояли на стене его замка. — Мельница. Сожгли дотла. Мои люди ропщут. Говорят, твой союз принес им войну под самые ворота.
Я молчал, глядя на тонкую струйку дыма, что тянулась к серому небу. Я понимал его. Я понимал его людей. Легко быть героем, когда победа уже одержана. Куда сложнее сохранять веру, когда твой дом горит, а твой новый лидер, кажется, только и делает, что ведет бесконечные переговоры да рассылает гонцов.
— Они нас провоцируют, барон, — ответил я спокойно. — Выманивают. Хотят, чтобы мы снова вышли в открытое поле, где они смогут задавить нас числом. Глупо поддаваться на такую примитивную уловку.
— Глупо — не глупо, а у моих крестьян скоро жрать будет нечего, — отрезал он. — Думай, «Безумный барон». Думай быстрее. Мое терпение, и терпение моих людей, не безгранично.
Он был прав. Мне нужна была информация, конкретные данные о тактике и силах этих карательных отрядов Орловых. Тимоха и его «воробьи» работали на износ. Они были моими глазами и ушами, но цена за каждый клочок сведений росла с каждым днем. Орловы тоже были не дураки. Они усилили патрули, их лагеря стали напоминать неприступные крепости, а их маги, казалось, научились чуять моих лазутчиков за версту.
И вот однажды, поздней ночью, когда я уже в сотый раз гонял по карте фигурки, пытаясь найти слабое место в обороне противника, в мою комнату без стука ворвался Тимоха. Он не был один. Двое его ребят, совсем еще пацаны, втащили третьего. Его звали Сенька, я помнил его — вертлявый, шустрый, самый отчаянный из всей их ватаги. Сейчас он был без сознания, его рубаха насквозь пропиталась кровью, а лицо было серым, как пепел.
— Что случилось? — я вскочил, опрокинув стул.
— Засада, — выдохнул Тимоха, и его голос, обычно ровный и уверенный, дрогнул. — Мы почти подобрались к их шатру с магами. Хотели подслушать. А они будто ждали. Сенька нас прикрывал, дал уйти… Его достали.
Я склонился над раненым. Рана была страшной. На его боку зияла рваная дыра с обугленными краями, от которой исходил едва уловимый запах озона и чего-то еще, отвратительно-сладкого, как от гниющего мяса. Искра что-то погудела про то, что не «осилит» такую магическую рану.
— Но мы притащили «подарок», — Тимоха кивнул на дверь. — Одного из них. Того, что Сеньку подстрелил. Мы его окружили, пока он добивал нашего. Он отбивался, как бешеный, но мы его камнями закидали. Живой. Пока что.
«Подарок» втащили следом. Это был человек в черной кожаной броне, без знаков различия. Лицо его было залито кровью из разбитой головы, он тяжело хрипел, находясь на грани жизни и смерти. Но даже в этом состоянии от него исходила аура холодной, мертвой силы. Это был один из их лучших. Их элита. Их маги-убийцы.
— Лекаря! Быстро! — крикнул я, но, взглянув на раны Сеньки, понял, что никакой лекарь тут уже не поможет. Некротическая магия здесь уже сделала свое дело. Она пожирала его изнутри.
Я положил руку ему на лоб. Он был холодным, как лед. Мальчишка открыл глаза, мутные и уже почти не видящие. Узнал меня. Попытался улыбнуться.
— Я… я их не выдал, ваше благородие… — прошептал он. И затих. Навсегда.
Это был мой пацан. Которого я послал на смерть. И эта смерть должна была иметь смысл.
Я повернулся к пленному магу. Он лежал на полу, и его дыхание становилось все более прерывистым. Он тоже умирал. И у меня было всего несколько минут.
— Искра, — я вынул меч из ножен. Он был в «тихом» режиме, обычный кусок стали. — Мне нужно то, что у него в голове. Все.
Контакт с объектом на грани угасания… нестабилен. Возможна… фрагментация данных. Искажение. — отозвался в моей голове бесстрастный голос.