– Как же так?
Он попробовал недовольно взглянуть на нее, но не смог придать лицу соответствующего выражения. Гримаса, появившаяся на его лице, заставила ее брови подняться в удивлении.
– Двое – это тоже компания, – сообщил он.
– А ужасная мина, которую вы на себя только что нацепили, должна, по-видимому, означать угрозу?
– Если угодно. Я чертовски скверно разыгрываю сцены.
– Вы думаете, это необходимо?
Он оживился и уверил:
– Нет, конечно! Просто я пытался убежать от своих мыслей и убежал слишком далеко. Совсем как тот человек, которому вырвали зуб, и он смеется, только чтобы показать, что ничего не почувствовал.
– Воистину, странен мужской ум, и извилисты тропы его, – философски заметила Клэр. Она перевела взгляд куда-то за его плечо, глаза ее вдруг сузились, она наклонилась вперед и тихо произнесла: – У моего брата Боба была одна причуда. Может быть, он рассказывал вам. Он не верил в совпадения.
– Да, он говорил мне. Почему вы вспомнили об этом сейчас?
– Потому что именно сейчас я кое-кого увидела. – Ее голова придвинулась ближе. – Через четыре столика позади вас – рыжий, веснушчатый человек в светло-сером костюме. Сегодня утром, когда я вышла из дома, он прошел мимо меня. Я посмотрела на него совершенно случайно, конечно, и забыла бы напрочь, если бы он снова не пересек мне дорогу в тот момент, когда я вышла на улицу вечером. Теперь он – здесь. Три раза за день – это уже многовато. – Она весело усмехнулась. – Если он так же любопытен, как и Боб, и, в свою очередь, запомнил меня, он наверняка подумает, что я против него что-то замышляю.
– Вы уверены, что не ошиблись? – спросил Армстронг, не оборачиваясь.
– Убеждена.
– И вы никогда, не замечали его раньше?
– Не припоминаю.
Армстронг немного подумал, затем пожал плечами:
– Может, это какой-нибудь робкий обожатель? Стесняется подойти. Предпочитает восхищаться издалека.
– Не говорите глупостей, – укорила она.
Он снова пожал плечами и взглянул на часы.
– Вы позволите, я выйду на минутку? Скоро вернусь. – Дождавшись ее кивка, Армстронг поднялся и небрежно направился к выходу, по-прежнему не глядя по сторонам.
Снаружи имелась телефонная будка. Войдя в нее, он опустил монетку и стал набирать цифры, следя за экраном.
Автоответчик провозгласил: «Агентство Хансена! Вы можете подключиться к ночной линии связи по четвертому сигналу или записать свое сообщение по десятому сигналу. Один… два… три… четыре…»
– Подключаюсь, – моментально среагировал Армстронг. Крохотный голубой курсор замигал на цифре четыре, послышался характерный звук зуммера.
Затем раздался резкий щелчок, цифра четыре растаяла, и появилось суровое лицо Хансена. На голове у него красовалась шляпа. Он бесстрастно смотрел на Армстронга, не произнося ни слова.
– Уходите или пришли? – осведомился Армстронг.
– Ухожу. Впрочем, никакой разницы. Эта линия включается в любом случае, здесь ли я или нет. – Он холодно глядел с экрана. – В чем дело?
– Я-в «Лонгчампе» с приятельницей. Кажется, за ней следят.
– Ну и что? Нет закона, запрещающего за кем-нибудь следить, особенно за дамой.
– А если это не просто так? Вдруг ей грозит опасность?
– Чепуха! – На бесстрастном лице сверкнули глаза. – Вы начитались дурацких книжек. Но если парень до сих пор не имел дела с полицией, вы ничего с ним не сделаете, пока он сам не схватит вас за горло.
– Просто замечательно! – В Армстронге взыграл боевой дух. – Значит, я позвонил вам просто так, чтобы вы спели мне колыбельную?
– Оторвитесь от него, уходите оттуда.
– Удирать – занятие, недостойное мужчины.
– Или, – продолжил Хансен, игнорируя это замечание, – можно завлечь его в какое-нибудь укромное местечко и пересчитать ему ребра.
– Я уже прикидывал. Это ничего не даст.
– Или, – добавил Хансен по-прежнему невозмутимо, – сделайте то, что обычно делаю я, – сами выследите «хвост» и выясните, кто стоит за его спиной. Всегда лучше знать чужие козыри.
– У меня была такая мысль. Но раз уж я с дамой, я не могу следить за парнем, который следит за ней, тем более что я должен ее охранять. Придется этим делом заняться вам.
– Вы можете оставаться на месте, пока я не приеду? – спросил Хансен.
– Вообще-то мы собирались на выставку на Шестой авеню, но, так уж и быть, подождем, когда вы к нам присоединитесь.
– Мне нужно пятнадцать минут. – Хансен сдвинул шляпу на затылок. – Когда появлюсь, вы меня не видите – понятно?
– Да я вас вообще знать не знаю, – согласно кивнул Армстронг. Выключив монитор, он вернулся к Клэр.
– Четвертый столик свободен, – сокрушенно сказал он, тяжело опускаясь в кресло.
– Боже мой! – воскликнула Клэр, приложив к блеснувшим глазам платочек размером чуть больше почтовой марки. – Вы о том человеке? Ну, вы не лучше Боба! – Отрезвленная его спокойным взглядом, она добавила: – Он вышел сразу за вами.
Армстронг сделал знак официанту. Лучше пока замять это дело. Пусть она успокоится, в ближайшие четверть часа ее ничто не должно огорчать. Но за кем следил рыжий сейчас, за Клэр или за ним?
С минутным опозданием прибыл Хансен в сопровождении Мириам и приземистого малого, на вид отпетого хулигана, в грозящей лопнуть по швам кожаной куртке. Трио с достоинством продефилировало мимо Армстронга, взглянув на него, как на пустое место, и заняло столик в глубине зала, левее.
Болтая с Клэр и одновременно стараясь не пропустить все еще отсутствовавшего соглядатая, Армстронг дал Хансену с друзьями время на то, чтобы пропустить по стаканчику, затем встал и помог своей даме надеть манто.
Они направились на выставку и провели два часа среди впечатляющих голограмм-экспонатов, наблюдая демонстрацию передвижной телеустановки с десятифутовым экраном. Они сошлись во мнении, что цветовая насыщенность и объемность изображения выше всяких похвал. Телевидение почти достигло предела своих возможностей.
Оттуда они направились в ночной бар, а затем Армстронг на своей машине отвез Клэр домой. По дороге ничего не случилось, и до самого возвращения к себе он не замечал Хансена или еще кого-нибудь. Чувствуя раздражение оттого, что ничего необычного не происходило, Армстронг задумался: а не слишком ли он драматизирует всякие пустяки?
Мысленно перебирая детские воспоминания, Армстронг подумал, что всегда и во всем был воплощением нормальности. Ни живостью ума, ни причудливостью фантазий, ни вздорностью капризов он не превосходил любого здорового ребенка. Лишь позже он развил в себе свою одержимость и склонность к мрачным предчувствиям. Почему, почему, почему? Он сердито смотрел в стену, которая, казалось, молча вторила: «Почему, почему, почему?»
Начало светать, затем наступило утро, а он все ломал голову над одними и теми же вопросами, с томительной безысходностью не находя на них ответа. Усталый, он тупо слонялся по квартире, пока наконец в половине одиннадцатого не позвонил Хансен.
– Я потратил на это дело много времени, – заявил Хансен, – зато впервые оказался участником целой кавалькады.
– Что значит «кавалькады»?
– Возглавляли ее вы и ваша подруга. Затем – тип, который следил за вами. Провисев у него на «хвосте» целый час, я вдруг обнаружил, что кто-то висит на «хвосте» у меня. Поэтому мы с Питом разделились, и, таким образом, я отвязался от этого последнего шпика. Он прицепился к Питу, а я последовал за ним. Выстроилась такая цепочка: вы, затем ваш «хвост», затем Пит, затем тот, другой тип, затем я. Хорошо еще, что вам не взбрело в голову кататься всю ночь – к утру за вами таскалась бы половина Нью-Йорка.
Армстронг нахмурился. Этот рассказ озадачил его вконец.
– Что дальше?
– Первый отстал, когда вы приехали домой. Топтун отправился на подземную стоянку на Восьмой авеню, пересел в другую машину и поехал вот по этому адресу на Сайпрес Хиллз. – Хансен зачитал адрес, затем продолжил: – Конечно, остальные участники парада тоже побывали на Сайпрес Хиллз: там Пит бросил все и отправился домой. Тот, кто следил за Питом, последовал за ним, но на полпути отстал. Для этого Мириам пришлось проделать прямо-таки цирковые номера с нашим автомобилем. В результате остались двое – этот последний хвост и я. Ни за что не угадаете, куда он меня привел.