– Но что, если все их колдовство внезапно отстанет во времени на десять тысяч лет?
– Что?! – вздрогнул пилот.
16
Куин повернул штурвал, и самолет, накренившись, устремил нос точно на север. На высоте 12000 футов они перелетели Миссури и обе Дакоты. Судя по тишине в эфире, об убийстве Линдла и Синглтона еще не узнали или не поставили в известность полицию и прессу. Скорее всего, последнее, подумал Армстронг. Зная одержимость и дотошность своих врагов, он представил, как в этот самый момент они безуспешно пытаются идентифицировать Дрейка по своим спискам «ссыльных марсиан». Флаг им в руки! Чем дольше они будут лаять не под тем деревом, тем больше будет времени у беглецов – и они уж сумеют использовать каждый час и каждую минуту.
Самолет нырнул в яму, мир внизу накренился – расколотый, раздерганный на куски автократами, бюрократами, теократами, технократами и прочими политическими крысами. Мир, в котором нет места самому естественному праву человека – праву идти своим путем, не мешая другим.
В какой-то книге, которую он читал давным-давно, история цивилизации представлялась как последовательность болезненных состояний некоего организма. Путь общества к прогрессу есть самая настоящая борьба за выживание – с самим собой… Что это была за книга? Армстронгу пришлось напрячь память, прежде чем он вспомнил: «Прелюдия к здравомыслию» Грейнера. Что ж, если его лекарство окажется действенным, человечество расцветет, как роза на солнце. Надолго ли?
Впрочем, сейчас надо было думать о другом. Потому что в уральских пусковых шахтах на ракеты уже установлены боеголовки, потому что пятьдесят тысяч кованых сапог уже промаршировали гусиным шагом по туринской Виа Милане, вскинув ладони в давно забытом passo romano, потому что в Лионе биостанция уже нацедила целое озеро чумного бульона, потому что пробный дождь из фосфорных пленок уже сжег пшеничное поле в Болгарии, потому что в Англии газеты уже старательно обливали грязью тех, кто посмел сказать, что путь к войне – это не путь к миру…
По радио, по телевидению, в газетах нарастал поток лжи, недомолвок и клеветы. Хор подозрений и ненависти медленно, но уверенно подбирался к кульминации, которой жаждал опытный дирижер. Метод был не нов – заставить толпу кричать в пользу Вараввы, а затем дать ей распять самое себя.
Мир катился в тартарары, но одинокий самолет над ним продолжал рассекать воздух.
В Лондоне два смуглокожих туриста осторожно распаковали чемоданы и спрятали в двадцати милях от города два небольших цилиндра с плутонием – по шестьдесят процентов от критической массы в каждом. В должное время их соединят вместе, но не сейчас, день еще не настал… В Балтиморе отряд агентов спецслужбы захватил контейнер с оксидом тория, застрелив его владельца и арестовав еще четырнадцать человек. В Германии, в Эссене, взорвалась емкость для хранения радиоактивных отходов, и восемьдесят рабочих сразу стали теми, по ком звонят колокола. Сотня других получила третью стадию лучевой болезни, которую торговцы смертью считали отличным допингом в гонке человечества к финалу. Но самолет продолжал лететь. Куин мастерски посадил машину на полосу рядом с городом Бисмарком, стараясь держаться вне поля зрения диспетчерской вышки местного аэропорта. Один из хансеновских парней спустился по трапу, за ним вышла Клэр, потом Горовиц, который застыл на бетоне, озираясь по сторонам и часто моргая.
– Может, вы и марсианин, а может, и нет, – сказал ему Армстронг. – Может, я и сам – розовый жираф. Жизнь битком набита всякими «может быть». – Он мрачно усмехнулся, показав крупные белые зубы. – И одно из них ждет нас там, куда мы летим.
Горовиц ничего не ответил, только холодно посмотрел на Армстронга через огромные очки.
– Не спускайте с него глаз минимум трое суток, – проинструктировал Армстронг агента. – Потом подбросьте его ФБР. Доставьте им такую радость. Но ни при каких обстоятельствах не упустите его. Если он сделает хотя бы шаг в сторону, сверните ему шею.
– Все это время он будет изо всех сил стараться выжить, – сурово пообещал агент.
– О, Джон! – Клэр тревожным взглядом посмотрела на Армстронга. – Джон, я…
– Мы обязательно увидимся снова, – с чувством произнес Армстронг, подавая ей конверт. Клэр положила письмо в карман. – Держитесь поближе к. нашему парню и следите за его марсианским величеством. А как только он попадет куда следует, сразу удирайте под крыло к Грегори. И не волнуйтесь, с вами все будет в порядке. И с нами тоже. – Он смотрел на нее, словно фотографировал в памяти. – Счастливо, эльф!
Армстронг захлопнул люк, и Куин, подняв самолет в воздух, быстро набрал высоту. Сидя рядом с ним, Армстронг смотрел в иллюминатор, пока три фигуры внизу не превратились в крошечные точки.
– Этот очкастый фюрер такой же марсианин, как моя левая нога, – внезапно сказал он. – Как говорят ирландцы – если два человека считают себя нормальными, то один из них точно псих.
– Но он-то может доказать, что он нормальный…
– Ага, пока его не поймали за руку на вранье! – В этом что-то есть, – проговорил Куин. – Помнишь? «Чем неправдоподобнее ложь, тем легче в нее поверить…» Самые отъявленные лжецы умудрялись войти в историю, но делали они это, ступая по целым озерам крови. Этот очкарик опасен, Джон. Я это чую.
– Я тоже, – Армстронг тронул Куина за плечо и, осторожно ступая, пробрался к Хансену. – Пересекаем границу, – кивнул он в иллюминатор. – Еще одно преступление – нелегальное проникновение в другое государство. Хансен пренебрежительно фыркнул: – Да уж, по сравнению с предыдущими грехами этот страшней некуда! – Он внимательно посмотрел на Армстронга. – Почему вы избавились от вашей пассии?
– Я не хотел ею рисковать. У нас слишком азартная игра, и сейчас приближается самый ответственный момент – пан или пропал. Я дал ей письмо к Грегори, там описано все, что с нами произошло до сих пор и что мы собираемся делать дальше. Грегори примет меры со своей стороны. – Армстронг замолчал и о чем-то задумался. – Но самое главное, хотя она об этом не догадывается, – я вывел ее из игры прежде, чем наступит конец…
– Конец чего?
– Этой охоты.
– А! – произнес Хансен. Вид у него был озадаченный.
Куин подкрутил ручку настройки приемника, и по кабине разнесся трубный глас: «Крошка, танцуй веселей!» Поморщившись, пилот переключил диапазон.
«…Народы этих стран хотят войны не больше, чем хотим ее мы. Как и у нас, у них хватает своих проблем, и они хотят решать их сами, в мире и согласия со своими соседями по планете. И это естественно! Это естественное желание среднего человека, который стремится, чтобы его оставили в покое. Но что происходит, когда людям не дают удовлетворять их естественные желания? Что происходит, когда людей вынуждают черпать информацию из мутной и отравленной реки? Когда их обманывают, рассказывая о чувствах и намерениях их ближайших соседей? Когда их заставляют жить в ложном и иллюзорном мире, который представляется им враждебным и смертельно опасным? В конце концов, доведенный до безумия человек берет в руки меч! Он готов убивать, защищая свой образ жизни, которому на самом деле никто не угрожал. И с тяжелым сердцем, но недрогнувшей рукой мы тоже вынуждены будем обнажить клинок, чтобы защитить то, что дорого нам. Альтернативы нет! Мы должны быть готовы сражаться – и умереть за свою свободу!»
Выключив радио, Куин обернулся и состроил Армстронгу гримасу. В свою очередь, Армстронг посмотрел на всклокоченного Вомерсли, сидящего через два ряда кресел.
– Вообще-то, диктор прав, – сказал он Хансену. – В этой стране люди более здраво мыслят, чем кое-где в Европе. Только это их не спасет, когда мир начнет сходить с ума…
– Честно говоря, лучше бы он уже сошел, – ответил Хансен. – Тогда все оказались бы слишком заняты, чтобы тратить время на мелочь вроде нас. У фараонов и ФБР нашлось бы занятие поважнее.