Когда обмывали медаль, Федор напился, плакал и объяснялся в любви Бабкину и Демыкину. Те хохотали. Федор чувствовал в глубине души, что делает не то, и в то же время поступить иначе не мог и был в положении рыбы, попавшей в сеть: и живой еще, и в воде, но уже не выбраться. Мысль, что завтра снова надо идти в воду, вызывала у Федора чувство обреченности.
— Это дело поправимое, — сказал Демыкин, подливая ему.
— Как это? — спросил Федор, не отрывая затуманенного хмелем взгляда от струйки, что текла из фляжки.
Демыкин и Бабкин переглянулись.
— Наивность! — улыбнулся Демыкин. — Слышал, что рубашки рвутся?
— Ну и что? — недоумевал Федор. — У меня у самого рвались.
— Ну и все! — снова улыбнулся Демыкин какой-то блуждающей улыбкой.
— Как это? — переспросил Федор. Смутная догадка кольнула сознание. — Это же...
— Э-э, кореш!.. — хлопнул Демыкин по плечу пьяного Федора. — И все-то тебе что-нибудь да померещится: то чайки за самолеты принял, то еще что. Выпьем, славяне!
Демыкин пьяно потряс головой.
— Ух, захмелел!
Но тут же Федор поймал его светло-трезвый ускользающий взгляд.
— Эх, друзья флотские! — обнял за плечи Федора и Женьку Демыкин. — Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы потом не было жалко прожитых лет. Кто это сказал?
— Павка Корчагин.
— Рыбка глупая, — снисходительно-ласково потрепал по волосам Федора Демыкин. — Седой, а все младенец. Это сказал Остап Бендер — великий комбинатор.
— Не помню. Не говорил он этого.
— Может, и не говорил, — согласился Демыкин. — У меня по литературе двойка была. А смысл этот. Жить надо уметь! И деньги будут, и ордена, и премиальные.
За каждую тысячу подводных часов водолазам выплачивались премии: за тысячу — тысяча рублей, за две — две, за три — три.
Федор знал, что когда Демыкин был старшиной водолазной станции, он получил несколько таких премий.
— Ну, выпьем, славяне! За нас! За Женькину медаль! Герой! — похлопал приятеля по плечу Демыкин. — Скажу по секрету: скоро награждать водолазов будут. Слух точный. — Демыкин самолюбиво сузил глаза. — Старшина второй статьи Демыкин не забыт. Родина помнит своих героев.
— Тебя же разжаловали, — сказал Федор.
— Ах, младенец-младенец! — снисходительно улыбнулся Демыкин. — Суворова тоже много раз разжаловали, а умер он маршалом.
— Генералиссимусом, — поправил Федор. — И никто его не разжаловал, а в опале он был.
— Ну-ну, ладно! Тут ты силен, я знаю. Но запомни и обо мне. Я не только старшиной второй статьи буду, но и первой. И орден будет.
В кубрик неожиданно ввалились Степан и Толик. Демыкин метнулся было убрать со столика алюминиевые кружки, но передумал и отвалился на переборку, настороженно следя за вошедшими.
— Неплохо бы выпить, — сказал Степан, неулыбчиво глядя на Демыкина. — Угости, не пожалей.
— Дорогому гостю всегда рад, — деревянно улыбнулся Демыкин и налил Степану в кружку.
— И мне, — храбро сказал Толик.
Это поразило всех. Толик не терпел запаха спиртного и даже в воду не ходил сразу после промывки шлангов.
— Хотя ладно, я Федину выпью, — решительно сказал Толик и взял у Федора кружку. — За что пьем?
— За награду, — ответил Демыкин, настороженно наблюдая за Толиком. — За фортуну Женькину.
— Вот именно: волна, — согласился Толик.
— Чего волна? — подобрался Женька. Он последнее время ко всему, что говорил и делал Толик, относился настороженно.
— Волна, говорю, — судьба, — ответил Толик. — По-латински фортуна означает счастье, судьба. Волна и есть судьба твоя.
— Непонятно как-то говоришь, — недовольно сказал Женька, недоверчиво наблюдая за Толиком. — мудрено что-то.
— А это уж кому что дано. Ну, выпьем! — И Толик лихо опрокинул кружку в рот. Половина вылилась на подбородок. Долго не дышал, хлопал глазами, полными слез, и, наконец, выдавил, судорожно хватив воздуха: — Крепкое вино.
— Спирт это, юноша, — насмешливо поправил его Демыкин.
— Тоже крепкий, — сказал Толик и тут же, на глазах, смешно опьянел.
— Мы из штаба, — сказал Степан. — Получили приказ. Завтра в семь ноль-ноль идем обследовать место под новый причал. Для землечерпалки надо обследовать трассу. — Повернулся к Женьке. — В воду идти твоя очередь.
— Есть, товарищ старшина! — дурашливо выкатил глаза Женька. — Слушаюсь, товарищ старшина, рад стараться, товарищ старшина, для вас, товарищ старшина...