— Совсем нет. Моя эмпатия вообще основательно стухла. Раньше от нее у меня мозг из ушей вытекал, а теперь временами воспринимаю только какие-то слабые помехи, идущие извне. Но сейчас они точно связаны именно с тобой. Что за тема для разговора?
— Я все расскажу. Давай подождем… кое-кого.
Ожидание затянулось и сводило с ума. Фреда даже не думала, что настолько не умеет ждать. Кажется, она всегда была достаточно терпелива, но только не сейчас.
Лео, глядя на нее, излучал раздражение высочайшей степени. Они с Эйвином уединялись на кухню, о чем-то переговаривались вполголоса, затем замолкали, снова смотрели на нее. В конце концов, устав наблюдать, как Фреда переходит от окна к окну и бесконечное число раз выбегает на крыльцо, вампир поднялся на второй этаж и заперся в своей комнате.
В этой пустой комнате Лео отгораживался от всего мира и зависал, сосредоточившись только на себе и своих ощущениях. Вызывал призраков прошлого и всматривался в них с одержимостью древнего, упертого, умевшего игнорировать боль от смертельных ран воина-аристократа, в жилах которого когда-то текла и кровь викингов.
Раньше. Когда-то. В другой реальности. На другом отрезке бесконечного полотна дороги в никуда, зовущейся его существованием, он встречал в этой комнате рассвет, зная, что где-то рядом Мэдисон. И представлял себя с ней в этом доме. Только он и она.
Если бы он решился это признать и дать им шанс.
Невероятное плюс небывалое. Он и Мэдди, он и рассвет. Но окна защищали от смертельного ультрафиолета, а возникшие чувства к человеческой женщине давали надежду, защищая от всего прочего: от ярости и жажды, бывших неотделимой частью его вампирской природы, от вечного одиночества и от глобального вымерзания остатков человечности.
И страшной, втиснутой в него подобно ржавому болту, усталости от тысячелетнего «похода» во имя мнимого бессмертия. Плыть к берегам, которых нет, это вам не кругосветка, полная великих открытий. Это пытка, которая сначала вызывает эйфорию, затем дико раздражает, затем заставляет смириться, а все остальное бесконечное время выматывает и изводит, превращая в зверя. Или просто оставляет куском мертвой плоти, которым он, по сути, и являлся.
«Мать сделал бы точно также. Она поняла бы меня и поддержала».
Откуда она могла знать, как поступила бы ее мать? Но девчонка была права. Мэдисон именно так и поступала ради того, кого любила.
Слова Фреды заставили его развернуться назад и посмотреть в прошлое очень и очень внимательно.
Сейчас он сильно сомневался, что Мэдисон поддержала бы дочь, втрескавшуюся в вампира-сектанта. Она захотела бы защитить ее, оградить от опасности. А от Вагнера опасностью перло так, как несет дымом от костра до неба, в котором горят мокрые бревна. В этом Лео был уверен.
Борегар не владел магией, но очень твердо усвоил — от всей магической херни надо держаться подальше. В случае особой нужды её можно использовать, как разовую отмычку для доступа к каким-то невиданным сферам реальности, но не более того. Использовал, упал, откатился.
И притаился, ожидая пока шарахнет или не шарахнет.
А шарахало всегда, причем бывало, что доставало уже спустя время, за которое успеваешь успокоиться и расслабиться. Вот прямо как сейчас с Фредой и Эйвином.
Магия рискованна, опасна — всегда, везде и в любых дозах.
Девчонка была реально влюблена, увязнув в своей любви по самую лохматую макушку. Она изнывала, расставшись со своим вампиром. Лео ощущал, как мелкой дрожью трясется ее нежное нутро до самой последней жилки. Трясется от страха за старого и ушлого вампира-мага, от ужаса потерять его.
Леонар Борегар как капризный, заносчивый мальчишка хотел бы, чтобы когда-нибудь и Мэдисон Саттон чувствовала то же самое из-за него. Чтобы хотела его так же, как ее дочь хочет того вампира.
Хотела и ждала бы его каждый раз, как ждет сейчас та девушка внизу. И чтобы Мэдди была верна этим чувствам всю отведенную ей смертную жизнь.
Как Фреда.
И он слышал каждое слово, что говорил Вагнер девчонке.
Каждое гребаное слово, которое и он мог бы, но так и не решился сказать Мэдди.
Сейчас Мэдисон пребывала одна, где-то в темноте, там, куда ему не было доступа и откуда он не мог ее вытащить, как бы того ни желал. Лео точно знал, что иногда она прорывается сквозь небытие и совсем недолго находится рядом. Невидимая, неощутимая, но все же существующая.