Эйвин дошагал до дома, и скрылся в подъезде, а вампир быстро занял свой прежний наблюдательный пункт: на темной аллее позади дома.
Лео услышал звуки, поначалу абсолютно обыденные: стук шагов, скрип двери, дыхание. Парень, войдя в дом, был заледеневшим в буквальном и переносном смысле. Он ощущался вампиром, как человек, почти лишенный чувств, если не считать какого-то болезненного удовлетворения и нарастающего предвкушения чего-то. Ледяная вода будто предельно охладила его не только снаружи, но и изнутри.
Леонар Борегар мог утверждать сейчас с уверенностью: с сыном Мэдисон что-то творилось, и юношу явно нельзя даже отдаленно причислить к разряду живущих без забот.
Восприятие вампира содрогнулось, словно от внезапно налетевшей взрывной волны, когда он понял, что стало происходить за стенами квартиры, где жил Эйвин.
…Эйвин шел по почти пустой улице, как и многие вечера до этого и снова сомневался — сработает ли на этот раз? Он зашел в дом, открыл дверь и замер на миг в прихожей, ожидая, не нахлынет ли эта жуткая, изнуряющая, выворачивавшая наизнанку и взрывающая мозг лавина?
…Что-то случилось с ним несколько недель назад. Внутри вдруг образовалась черная дыра, которая неудержимо притягивала, засасывала и поглощала эмоции окружающих людей.
Он не сразу это понял, первые пару дней полагая, что сходит с ума.
Если сказать, что это был кошмар наяву, значит не сказать ничего. За день он переживал желания, порывы и чувства, которые не переживали сотни людей вместе взятые за всю свою жизнь. Эйвин на разных уровнях и в разной тональности, поверхностно и глубоко, искренне и притворно чувствовал, ощущал, испытывал: любил и ненавидел, жалел и презирал, страдал и пребывал в безумной эйфории, стремился помочь и познал желание убивать, боялся и радовался, хотел есть, мучился от бессонницы, волновался и злился.
И все это одновременно и каждую эмоцию с полной силой пропуская через себя. Он и в самом деле едва не сошел с ума, когда в панике мчался домой в первый вечер, а вдогонку за ним, как ураган, неслись чувства каждого прохожего. Ворвавшись в дом, где до сего момента они вполне счастливо жили вместе с Линной, он захлопнул дверь и… окунулся в эмоции своей девушки, проникшие в него мгновенно, словно вода в рыхлую почву.
Он метался по дому, как смертельно раненый зверь, не находя покоя и тишины.
И чем неистовей становились его чувства, тем сильнее реагировала Линна, испугавшись за него. Её эмоции наслаивались на его собственные, усиливали их и так до бесконечности, пока он с диким ревом не выбежал из квартиры и не понесся по дороге. Он бежал, как сумасшедший, шарахаясь от людей, потом свернул с улицы и помчался к морю. Пляж был почти пуст, если не считать пожилого мужчины, не спеша прогуливавшегося по берегу с собакой.
Эйвин побежал до кромки моря и, упав на колени, зачерпнул горсть ледяной воды. Плеснув себе в лицо и почувствовал слабое облегчение. Переводя дыхание, юноша опустил руки в воду и держал их до тех пор, пока они заледенели так, что потеряли чувствительность.
И тогда, подчиняясь неясному порыву, Эйвин стал сбрасывать одежду прямо на камни. Раздевшись до трусов, вошел в воду и поплыл. Удаляясь от берега, он удалялся от людей и переставал ловить поток посторонних эмоций. В воде у него словно отрасли крылья, и он все плыл и плыл, забыв о том, что море ледяное, и что такое купание может плохо кончиться. Тело охлаждалось, сердце колотилось как сумасшедшее, гоняя горячую кровь, включая на полную режим выживания в экстремальных условиях.
Он плыл, переставая чувствовать свое тело, машинально совершая движения, и ощущая, как вместе с переохлаждением начинает притупляться боль, рвущая изнутри. Цунами эмоций отступало, организм переключался на инстинктивную потребность просто функционировать, восстановить баланс и затраченные на движение и сохранение нормальной температуры тела силы.
Эйвин выбрался на берег, оделся и пошел домой, поначалу вообще ничего не чувствуя. Тело просто онемело, мокрые волосы превратились в ледяной шлем, кож уголовы стянуло до ломоты в висках, а внутренняя дрожь вызывала ощутимую физическую боль. Постепенно от движения кровь побежала быстрее, стала раскаленной лавой, и Эйвин чувствовал, что в попытке согреться, его организм словно отключился от всего прочего, не столь жизненно важного сейчас.
Все встреченные им прохожие оставались просто шокированными его видом людьми, а не ходячими передатчиками эмоций. Он не слышал и не ощущал ничего. Эйвина накрыло ни с чем несравнимое облегчение, перешедшее в эйфорию, и чувства эти были не чужими, а его собственными.