— Понемногу и становится иначе. Сегодня, — Алексия едва заметно пожала плечами, — болит уже по-другому. Теперь я думаю о полнолунии. Это была единственная ночь, когда мы делались неразлучными, не отрывались друг от друга всю ночь. В другое время я старалась не приближаться к нему надолго. Ему-то было все равно, но мне казалось, что лучше не рисковать — не делать его смертным дольше, чем необходимо.
— Боялись его состарить?
— Боялась, что какой-нибудь волк-одиночка с безумными глазами бросится на него, а я не успею отойти.
Какое-то время они молчали.
Алексия убрала руку и подперла ею подбородок. Ладонь словно онемела. Знакомое ощущение.
— Да. Я скучаю по нему.
— Даже после того, что он сделал?
Алексия безотчетно положила вторую руку на живот.
— Он всегда был порядочным болваном. Если бы соображал получше, никогда бы на мне не женился.
— Что ж, — мадам Лефу попыталась сменить тему разговора, вероятно, намереваясь поднять Алексии настроение, — во всяком случае, в Италии наверняка будет интересно.
Алексия взглянула на спутницу с подозрением:
— Вы уверены, что до конца понимаете значение этого слова? Я знаю, что английский — не ваш родной язык, но все-таки…
Фальшивые усы изобретательницы трепало ветром. Она прижала их к лицу тонким изящным пальцем, чтобы не улетели.
— Это шанс узнать, как вы забеременели. Разве не интересно?
Алексия сделала круглые глаза:
— Я прекрасно знаю как. Скорее уж, это шанс заставить Коналла отказаться от своих обвинений. А это не столько интересно, сколько полезно.
— Вы же понимаете, о чем я.
Алексия перевела взгляд на ночное небо.
— После свадьбы с Коналлом я думала, что детей у меня никогда не будет. А теперь словно подхватила какую-то экзотическую болезнь. Никакой радости! И казалось бы, меня должно интересовать, как с научной точки зрения объяснить такую беременность. Но у меня не получается слишком много думать о младенце, мне делается страшно.
— Возможно, вы просто не хотите привязываться к нему.
Алексия нахмурилась. Разбираться в собственных эмоциях было чудовищно утомительно. Женевьева Лефу растила ребенка другой женщины как собственного. Наверное, жила в постоянном страхе, что Анжелика придет и заберет у нее Джанела.
— Боюсь, у меня это получается непроизвольно. Считается ведь, что запредельные отторгают друг друга, при этом мы передаем свои признаки потомству. Если это так, у меня разовьется аллергия на собственного ребенка, я даже в одной комнате с ним находиться не смогу.
— Думаете, у вас случится выкидыш?
— Думаю, если беременность не прервется, мне, пожалуй, придется самой искать способы как-то избавиться от ребенка, иначе я с ума сойду. И даже если мне каким-то чудом удастся доносить его, я никогда не смогу дышать с ним одним воздухом, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до него. И меня ужасно злит, что этот чурбан, мой муж, бросил меня разбираться с этим в одиночку. Неужели он не мог — ну я не знаю… поговорить хотя бы? Так нет же, он, видите ли, строит из себя обиженного и пьет как лошадь. А я… — тут Алексия перебила сама себя. — Фантастическая идея! Я должна выкинуть что-нибудь не менее возмутительное.
В ответ на это заявление мадам Лефу наклонилась и поцеловала Алексию в губы — очень ласково и нежно.
Нельзя сказать, чтобы это было неприятно, но и не совсем то, что принято в приличном обществе, даже среди друзей. Иногда, по мнению Алексии, мадам Лефу со своими французскими замашками заходила слишком далеко.
— Я не совсем это имела в виду. Нет у вас коньяка?
Изобретательница улыбнулась.
— По-моему, пора спать.
Алексия чувствовала себя измочаленной, как уголок старого ковра.
— Ужасно утомительно говорить о своих чувствах. Не уверена, что мне это по нраву.
— Да, но разве это не помогло?
— Я по-прежнему ненавижу Коналла и хочу доказать, что он неправ. Так что нет, кажется, не помогло.
— Но вы ведь всегда так относились к своему мужу, моя дорогая.
— Что правда, то правда. У вас точно нет коньяка?
На следующее утро они приземлились во Франции — на удивление, практически без эксцессов. После посадки мадам Лефу заметно повеселела. Легкой жизнерадостной походкой она спустилась вместе с Алексией по сходням с дирижабля, оставив позади рвущийся с привязи разноцветный корабль. Количество багажа ничуть не смутило французов, имевших склонность не только к нелепым усам, но и к передовой механике. Они погрузили чемоданы «Ла дива Таработти», коробки мистера Лефу и саквояж Флута на удивительную платформу: она парила в воздухе на четырех воздушных шарах, надутых эфиром, и ее потащил за собой апатичный носильщик. Мадам Лефу вступила в долгий спор с персоналом — или, скорее, начала вести переговоры, поскольку велись они без особой горячности. Насколько удалось понять Алексии — а уловить ей в треске французских фраз удалось совсем немного, — обсуждаемые вопросы касались счетов, чаевых и сложностей с наймом транспорта в такой ранний час.