Алексия доела круассан, не прикасаясь к нему испачканной рукой, а затем принялась терпеливо ждать, из последних сил надеясь, что им все же предложат постели. Ей казалось, что она не спала целую вечность. Тело начинало деревенеть от усталости. Мадам Лефу, судя по всему, ощущала то же самое: она даже задремала. Ее подбородок упирался в узел галстука. Цилиндр, все еще обмотанный шарфом месье Труве, съехал на лоб. Даже у Флута плечи слегка поникли.
Первые лучи солнца скользнули по подоконнику и осветили комнату. Господин Ланге-Вильсдорф с жадным нетерпением глядел, как свет падает на штанину Флута. Но бывший дворецкий не выбежал с криком из комнаты, охваченный пламенем, и маленький немец расслабился — пожалуй, в первый раз с тех пор, как они постучались к нему в дверь.
Поскольку предложения пройти в спальню по-прежнему не поступало, Алексия набрала в грудь воздуха и взглянула хозяину дома прямо в лицо.
— Господин Ланге-Вильсдорф, к чему все эти проверки и испытания? Вы что, настолько глубоко верующий? Мне кажется, это как-то странно для члена Ордена медного осьминога.
Заслышав откровенную речь подруги, мадам Лефу приоткрыла веки и, одним изящным пальцем вернув цилиндр на подобающее ему место, с интересом посмотрела на маленького немца.
— Возможно, возможно. Мои исследования касаются деликатных и даже опасных материй. Если я должен вам довериться или оказать помощь, мне важно, жизненно важно, чтобы среди вас не было — как это говорится? — нежити.
Алексия поморщилась. Мадам Лефу резко выпрямилась, словно сон с нее вдруг слетел. Слово «нежить» не принято было открыто произносить в приличном обществе. Оборотни, вампиры и даже новоиспеченные призраки по понятным причинам выражали недовольство, когда их так называли. Как, впрочем, и сама Алексия, заслышав «душесоска» от очередного кровососа. Это считалось, попросту говоря, вульгарным.
— Это довольно грубое выражение, господин Ланге-Вильсдорф, согласитесь?
— В самом деле? Ох уж эти англичане с их привычкой придираться к словам.
— Но «нежить» — это, безусловно, неприемлемо.
Глаза у немца стали суровыми, непроницаемыми.
— Я бы сказал, это зависит от того, что мы называем жизнью. Та? Результаты моих текущих исследований позволяют предположить, что «нежить» — определение самое подходящее.
Изобретательница усмехнулась. На щеках у нее появились ямочки. Алексия не знала, как им это удалось, но выглядели они довольно натурально.
— Это пока вам так кажется.
Господин Ланге-Вильсдорф заинтересованно склонил голову набок:
— Вам известно что-то о предмете моих исследований, мадам Лефу?
— Вы ведь знаете, что леди Маккон вышла замуж за оборотня?
Кивок.
— Думаю, вам лучше рассказать ему о том, что случилось, Алексия.
Поморщившись, леди Маккон поинтересовалась у подруги:
— Он может быть чем-то полезен?
— Его с большим основанием, нежели кого-то другого в Ордене медного осьминога, можно назвать специалистом по запредельным. Возможно, тамплиеры знают больше, но так это или нет, неизвестно.
Алексия кивнула. Она взвесила все за и против и наконец решила, что риск оправдан.
— Я беременна, господин Ланге-Вильсдорф.
Немец взглянул на нее с жадным любопытством.
— Мои поздравления и соболезнования. Вы, конечно, не сможете — как это говорится? — доносить беременность до срока. В исторических документах нет ни единого упоминания о запредельной, которой бы это удалось. Разумеется, это весьма огорчительно для тамплиеров с их программой разведения, но… — он умолк, заметив улыбку мадам Лефу.
— Вы на что-то намекаете? Нет, не может быть. Она беременна от оборотня?
Алексия и мадам Лефу кивнули.
Немец оторвался от окна, подошел и сел рядом с Алексией. Слишком близко. Его глаза ощупывали ее лицо жестким, алчным взглядом.
— А вы не пытаетесь таким образом прикрыть некоторую свою — как у вас, англичан, говорят — нескромность?
Алексия ужасно устала от этих игр. Она одарила немца взглядом горгоны Медузы, давая понять, что следующий, кто хотя бы намекнет на ее супружескую неверность, испытает на себе худшее из того, на что способен ее парасоль. Надежда на понимание, которого следовало ожидать, если этот ученый действительно что-то знает, угасла, и ответ прозвучал холодно и зло: