«Неужели Первый и в этот раз не ошибается?» — вздыхает парень, не спуская глаз с пары. — «Лучше бы ошибся...»
Подняв взгляд на серые облака, парень уходит. Слова Первого о неразрывной судьбе этих двоих не дают ему покоя. Пусть они не так давно знакомы, Одиннадцатый успел понять одну вещь — если Первый обеспокоен, случится что-то плохое. И эти серые облака, затмевающие небо всё чаще, независимо от месяца, лишь предвестник бури.
«Может ли вообще у таких, как мы, быть приятная судьба?.. Возможно, Орден всё-таки прав и мы лишь ошибка... Но умереть, просто потому что рождены с мёртвым пламенем... разве это наша вина? Это вина тех, кто допустил столько смертей!»
— Твоя душа полна боли сегодня. Что-то случилось?
Замерев и раскрыв глаза, Одиннадцатый не столько застигнутый врасплох, сколько поражённый смотрит на своего знакомого. Сидя посреди леса, на небольшом холмике, в окружении цветов и подобравшихся поближе зверушек, Первый словно истончает мир и покой. Не удивительно, что у него смелое и доброе желание, кажется, сам мир любит этого человека, хоть он и носитель мёртвого пламени.
— Ты в смятении. Хочешь поговорить?
— Почему ты такой?..
Вздохнув, зеленоглазый садится прямо на месте, на котором и застыл недавно. Не хочет спугнуть зверьё, рассевшееся вокруг Первого. В отличии от него, Одиннадцатый самый что ни на есть мерзкий некромант, только и умеющий что сеять смерть вокруг себя.
— Не искра определяет судьбу, а сердце.
Первый открывает глаза, прерывая использование искры. Обратившись в слух, слив воедино свою душу со звуками мира, он способен услышать мелодию не только душ людей и магов, даже самого мира и отголосков будущего или прошлого. По этой причине мир тянется к Первому, он изнывает от одиночества и ему всё равно, кто услышит его, некромант или кто-то другой. Одиночество сводит с ума, изменяет сердце, вынуждает на крайности. Здесь вовсе нечему завидовать. Но он не скажет Одиннадцатому всей правды, это лишь его бремя.
— Да неужели?.. Ни люди, ни Орден не примут нас, сколько не кланяйся им, не расчищай местность и не вылечивай болезни. Так какая разница, как поступать — хорошо или плохо, если нас всё равно будут ненавидеть и бояться? Слишком глупо умереть, цепляясь за идеалы! Не хочу чувствовать себя псиной, забитой камнями...
— А как ты думаешь чувствует себя мир, давший нам жизнь? Изо дня в день мы раним и губим его. Такова судьба тех, чьи намерения и помыслы чисты и бескорыстны.
— Об этом я и говорю! Неужели ничего нельзя изменить? Раве... разве такой как я, может это сделать?.. Раз Орден мнит себя посланником Серого бога, не должен ли он устранить первопричину нашего появления, а не нас самих? Разве миру лучше от войны с нами? Не понимаю...
— Когда сердце изнывает от боли, замутнён и взгляд. Когда поймёшь и примешь своё желание, он очистится и ты увидишь, что правильно, а что нет. Это будет миром, который видишь лишь ты.
— Звучит совсем невесело...
Услышав шаги, Одиннадцатый удивлённо переводит взгляд с раскрытой ладони на серые добрые глаза.
— Я пришёл за тобой не для того, чтобы заставить пойти по моему пути. Я пришёл на зов твоего сердца.
Всего на мгновение воспоминание вспыхивает в голове некроманта и он чувствует, как обжигает глаза, как разрывается что-то внутри. Закусив губу и рвано вдохнув, он протягивает руку и Первый помогает ему встать на ноги.
— Прости... я ведь согласился помочь. Просто...
— Тоже переживаешь за тех двоих? — угадывает седовласый. — С каждым днём мир всё отчаяние взывает ко мне. Я не знаю, что должен сделать. Всё, что мы можем, попытаться пробудить искру... только девушка... её искра не мертва, тогда что же за сила сокрыта в ней? Почему звук её души такой... нет, не обращай внимания. Ты, наверное, не понимаешь, что я имею в виду.
Первый отворачивается, коря себя за проявленную слабость.
— Может, сыграешь? Флейта ведь помогает тебе контролировать мёртвое пламя.
— Если начну играть, Орден почувствует всплеск мёртвой энергии и явится тот час же. А вот и сумерки.
Подняв взгляд на шуршащие кроны, зеленоглазый не видит изменений. Первый же, напротив, слышит плач заходящего солнца и шорох надвигающихся теней.
С наступлением ночи облака не расплываются, а продолжают скрывать звёзды и луну, отчего над деревней и холмами застывает тревожная тишина. Деревья не шуршат ветвями, не выходят на охоту звери, не поют птицы и не стрекочут насекомые.