Юля – ровесница мамы. Она кандидат наук и живет в центре, а квартира у нее раза в три больше нашей. То ли из-за Юлиного более высокого положения в обществе, то ли из-за ее внешности, но родители ее, кажется, побаиваются. Юля напоминает Софи Лорен, я точно знаю, потому что смотрел «Брак по-итальянски» целых три раза. Не то что я изменил своей Милен с новой пассией, но этот фильм – еще одно окно на Запад и к тому же он сразу стал классикой.
Если Юля похожа на прекрасную Софи Лорен, она тоже должна быть красавицей. Мама с папой, как ни странно, не соглашаются. Энергичные протесты мамы и трезвая оценка папы сводятся к тому, что назвать Юлю красивой можно лишь с большой натяжкой. Вот мама – красавица. У нее прекрасное лицо и отличная фигура. Конечно, у мамы нет ученой степени, зато достоинства Юлиной фигуры, как уверяют меня родители, весьма сомнительны. В ответ на мои робкие возражения они говорят, что Юля просто всех дурит, умело маскируя дурное телосложение тщательно подобранными нарядами.
Эта неожиданная дискуссия заставляет меня сравнить Юлю в платье, скрывающем фигуру, с Юлей в откровенном купальнике. Мой первый в жизни беспристрастный анализ женских пропорций и их отношения к красоте показывает, что родители правы. Две Юлии – в платье и без – выглядят как две разные женщины, причем одетая – намного лучше.
И двутелая Юля, и мы втроем, и несколько семей, с которыми мы познакомились на пляже, снимают комнаты у местных жителей, которые на лето переезжают в какие-то сараи на задних дворах. В городе, кишащем этими сараями, я не обнаружил ни одной гостиницы. Здесь есть несколько заурядных домов отдыха недалеко от моря, а также привилегированный Дом творчества Союза художников. Это самое большое здание в городе. Его бежевая громада поднимается среди деревьев, словно океанский круизный лайнер, упавший с неба в первобытный лес, чтобы парить над единственным в городе концертным залом под открытым небом, окруженным оштукатуренной стеной того же цвета, что и лайнер.
Дом творчества населен избранными, то есть официально признанными художниками и скульпторами. При поддержке империи они месяцами обитают в этом раю, создавая мастеровитые подражания чужим работам: то виды имперских городов, но в стиле Сезанна и Моне; то портреты роскошных российских женщин, но в стиле Матисса и Ренуара, то скульптуры мускулистых рабочих, но под Родена. При этом все их работы основаны на идеологии и ценностях, свойственных нашей империи. В награду за этот тяжкий труд утомленные художники могут бесплатно смотреть все концерты и представления либо с маленьких балконов своих комнат, либо с огромного центрального, которым мы тоже можем пользоваться благодаря маминым связям.
Большинство отдыхающих – это «дикари», у которых нет доступа ни в пролетарские дома отдыха, ни в Дом творчества. Им остается снимать комнаты или койки у местных. Дело это простое: прямо на вокзале есть огромная доска, густо покрытая объявлениями от хозяев. Вывалившись с чемоданами из вагонов и сорвав одно из них на выбор, уже через час после приезда отдыхающие рассеиваются по тенистым, холмистым окраинам города, поселяются в комнатах, освобожденных предприимчивыми хозяевами, убирают подальше свои скучные северные одежды и смывают с тел дорожную грязь и пыль после полутора суток в переполненном поезде.
На следующее утро преобразившиеся отпускники уже готовы предоставить свои бледные тела на откуп южному солнцу. Женщины наряжаются в ситцевые платья в цветочек вроде тех, что носили воспитательницы детского сада, куда меня отдали на один-единственный день. На мужчинах – летние брюки, а иные, пообразованнее, даже отваживаются разгуливать в шортах, пришедших к нам с загнивающего Запада. Впрочем, женщинам, будь у них хоть десять дипломов, ни в какие безнравственные шорты облачаться не положено.
К этому низшему сословию принадлежим и мы, однако с одним немаловажным исключением: у мамы (в качестве терапевта, обслуживающего Союз художников) имеется гостевой пропуск в Дом творчества. Это означает доступ к территории, к огромному центральному балкону, а также к столовой. В последнем случае правила запутаны и немного унизительны. Талоны на питание вроде бы дают нам право посещать роскошную столовую с белыми коринфскими колоннами и белыми крахмальными скатертями, как и положено на океанском лайнере, но, увы, только во время завтрака.
– Пап, а почему я никого из них не узнаю? – спрашиваю я во время нашего первого посещения этого дворца. Я поедаю яйцо всмятку, которое кажется крошечным, поскольку помещено в особую массивную рюмку из сияющего мельхиора. На коленях у меня лежит плотный лоскут белой ткани, именуемый салфеткой, – раньше я видел такие только в кино. – Я думал, тут живут только настоящие знаменитости, ну, которых по телику показывают!