Странно слышать подобное о женщине, чье имя станет нарицательным для целой эпохи ханжества и лицемерия. Похоже, нас ждут веселые деньки!
Мы заказали еще бренди. Разомлевший Гудсон решился на откровения.
— А ведь я был в Константинополе, когда вы познакомились с Урквартом. Лишь случайность помешала нам встретиться.
— Вот о ком говорил мне Стюарт, намекая на важное лицо из Лондона!
— Что было, то прошло. Ныне многое переменилось.
— Дауд-бей нынче не в чести?
— О, он яростный враг лорда Палмерстона. Урквартисты! Дэвид собрал толпу единомышленников и хочет баллотироваться в парламент, чтобы бороться за свои идеи.
— Но ныне вы его не поддерживаете, — уточнил я, не спрашивая, но утверждая.
— Политика меняется. Черкесия — отыгранная карта, чего никак не хочет признать наш возмутитель спокойствия из Шотландии. До поры, до времени проект независимой Черкесии решено отправить на дальнюю полку в шкафу.
Я внимательно посмотрел на Гудсона. Можно ли считать его слова официальным заявлением? Англичане решили свернуть свою активность на Кавказе? Или это всего лишь любезность в преддверии визита Цесаревича?
— Ныне на повестке дня куда более важные вопросы, — продолжил Джемс, поигрывая бокалом с бренди и разглядывая маслянистые узоры на его стенках. — Египетский кризис — вот что важно! Мы накануне судьбоносных событий и не желаем повторить ошибки, приведшие к заключению Ункяр-Искелесийского договора.
«Кажется, в международных отношениях подобное называется зондаж».
— Мистер Гудсон, я всего лишь переводчик. Не дипломат. Но я донесу до делегации ваши слова.
Гудсон удовлетворённо кивнул.
— Как поживают мои друзья, мистер Спенсер и негоциант Белл?
— Писатели! — небрежно ответил секретарь.
— И Белл? — удивился я.
— Да! Представьте себе, он готовит публикацию своих черкесских дневников.
— Он в Лондоне? — как можно нейтральнее спросил я.
— Мне это неизвестно. Возможно, уехал на родину.
— Ваше здоровье!
Я отсалютовал бокалом.
Мы выпили. Я пригубил кофе из чашки и слегка сморщился.
— Отличный бренди! И посредственный кофе.
— Лондонцы боготворят кофе, но варить его не умеют, — согласился Гудсон. — Эпоха славных кофеен почти в прошлом. Осталось немного действительно достойных мест.
— Кстати, о местах! Дорогой мистер Гудсон, подскажите мне, куда повести мою заскучавшую супругу? Столичные нечистоты отбивают охоту к прогулкам. Даже по магазинам!
— Я понимаю… Что ж, учитывая обстоятельства нашей встречи… Je fis un pas de clerc qui serait inexcusable[1]. Во искупление позвольте пригласить вас завтра на прогулку в экипаже в Гайд-парке.
… Конные прогулки в Гайд-Парке были одним из светских развлечений Лондона. В сезон, то есть между Пасхой и августом, начиная с 17–30, туда съезжались все, кто имел свой выезд. Изящная коляска Гудсона, не иначе как одолженная из королевских конюшен, мягко катила по парковым дорожкам вместе с сотней подобных экипажей и всадников, предпочитавших передвигаться верхом. Мягко светило солнце. Зеленели стриженные газоны, на которых в обществе женщин в шелках, кринолинах и кружевах паслись коровы, овцы и козы. Мы наслаждались удачной погодой и с интересом разглядывали кавалькады, в которых встречались и леди разных возрастов — от преисполненных достоинства почтенных матрон до юных наездниц, лихо рысивших под кронами деревьев. Раскланялись на Роттен-роу с медленно трусившим на гнедом скакуне герцогом Веллингтоном. Удивились толпам, спешившим искупаться в озере Серпантин.
— Даже в зимнее время находятся любители подобных процедур, — поведал нам Гудсон. — Они покупают порох у прачек и взрывают лед, чтобы добраться до воды.
— Немудрено! В Темзу полезет разве что сумасшедший!
— Мы и пьем растворенные фекалии, — фыркнул Джемс, ничуть не обескураженный моим замечанием. — Впрочем, пиво — отличная замена воде. Вот почему мы его выбираем!
— Уверен, сэр, — вежливо ответил я, — английские предприимчивость и настойчивость сумеют победить все трудности переходного периода!
Я не лукавил, не кривил душой, хотя Гудсон, наверняка, воспринял мои слова как пример дипломатичности. В отличие от моих русских знакомых, англофобов, для которых сам воздух Лондона XXI века казался враждебным, мне нравился этот город. С его удивительной энергией, выгодно отличавший его от старушки-Европы. С его стилем и преданностью традициям. С его комфортом. В будущем нынешний Лондон-клоака превратится в город для людей[2].