Коста. Лондон, 29 мая 1839 года.
Прощальная аудиенция у королевы Виктории прошла ночью, в двадцать минут третьего, после очередного королевского бала, на котором не было ни прежнего веселья, ни танца Ее Величества с Его Высочеством. Несчастные влюбленные тщательно следовали этикету, и только. Я ждал в комнате сопровождающих лиц, держа на руках щенка. Пару раз он меня описал.
В начале третьего ночи бал завершился. Королева тепло попрощалась с членами русской делегации. Гости разошлись. Лакей проводил нас в приемную у королевских покоев. Нас ожидал лорд Палмерстон, создатель империи, в которой никогда не заходит солнце. Его густо заросшее бакенбардами лицо с вечной брезгливой гримасой придавало ему облик недовольной подачкой обезьяны. Очень опасного примата! Способного сожрать весь мир, не подавившись.
Он сухо кивнул нам и пригласил Александра в синюю гостиную в покоях королевы. Я передал Цесаревичу щенка.
Очень быстро английский министр иностранных дел вернулся один. Потекли минуты ожидания. Палмерстон разглядывал меня, не отводя тяжелого взгляда. Как бабочку под стеклом. Занятную, но бесполезную. Его раздражал мой пострадавший мундир? Или его поставили в известность, что я тот человек, который три года назад отправил ему предостерегающее письмо? Толку из этого вышло немного. Хотя кто его знает? В кризисе шхуны «Виксен» он не поддержал урквартистов.
Все молчали. Громко тикали большие напольные часы. Наконец, Цесаревич вышел. Он с трудом сохранял самообладание. Руки его дрожали.
В экипаже он дал волю слезам. Припав к груди Юрьевича, Александр шептал:
— Это был самый счастливый и самый грустный момент моей жизни. Я никогда не забуду Викторию. Я сказал ей, что мне не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. На прощание я прижался к ее щеке и поцеловал ее с тем сердечным чувством, которое испытывал.
Бедный юноша окончательно разрыдался.
«Хотел бы я посмотреть на эту сцену, как изогнулось Его Высочество, чтобы с высоты своего роста прижаться к щечке Ее Величества, крохотуле Виктории! Но его жаль, очень жаль! Все, как в песне. Все могут короли, но жениться по любви — увы и ах…»
— Завтра мы уезжаем. Будем собирать вещи и успокаивать Цесаревича. Так что сегодня вы нам не понадобитесь. Выездов в город не предвидится, — поставил меня утром в известность Юрьевич. — Кстати, вас ждет наш посол. Он настоятельно потребовал, чтобы вы явились в посольство до нашего отъезда.
Делать нечего, пришлось подчиниться. Отправился в полдень на встречу с Поццо ди Борго. Ничего хорошего от старичка я не ожидал. Но и ругать меня, вроде, не за что…
Как я ошибался! Граф, не удостоив меня приветствием, надменно отчеканил:
— Исполняя личное поручение Его Величества Императора Николая, передаю глубочайшее государево недовольство вашим поведением в Лондоне! Вам было поручено охранять персону наследника, а не заниматься закулисным сводничеством, вредящим интересам Империи Российской. Вот слова, которые велено мне передать: «Вновь ты преступил границы дозволенного. Повелеваю: по отбытию Престолонаследника из английской столицы поручику Варваци надлежит немедленно покинуть Лондон и отправиться без промедлений и задержек на Кавказ, дабы присоединиться к действующей армии, к Чеченскому отряду. Все необходимые распоряжения будут сделаны военным министром Чернышевым, о чем он уведомлен».
Я растерянно хлопал глазами. Какая сука на меня накапала Николаю⁈ Наверняка, Юрьевич, больше некому. Он строчил письма с докладами царю ежедневно. Перепугался за вверенного его попечению Александра и за свою шкуру, которую мог легко спустить император.
— Вам все понятно? — уточнил Карл Осипович.
Я кивнул.
— Не задерживаю! — отмахнулся от меня посол, но вдруг сменил гнев на милость. — Какие-то просьбы, пожелания?
Меня, возбужденного до крайности и в некотором смысле обозлённого, вдруг пронзила внезапная идея.
— Можно ли до моего отъезда сделать быстро документы на въезд в Россию для итальянского врача? Моя супруга не здорова. Нуждается в постоянном наблюдении.
— Ребеночка ждет? — участливо осведомился граф. — Дети — украшение старости. Завидую вам. Меня вот бог не сподобил ни супружницей, ни детками. Что с вами делать? Пускай приходит тотчас. Все устроим в лучшем виде. И сами не отчаивайтесь.
— Меня Кавказом не напугать, Ваше Сиятельство!
— Вижу-вижу по орденам, что не в гарнизонах огороды копал. Ступай, поручик, собирайся в путь.
Мой план, неожиданно родившийся в голове, нельзя было назвать иначе как сумасшедшим. Под видом итальянского доктора я планировал ввезти в Грузию мистера Спенсера, эсквайра. Только он мог открыть мне дорогу к Беллу. Свою личную сверхзадачу я не мог не выполнить. А времени на поиски не осталось. Кроме того, я понимал, что настырный Эдмонд в любом случае отправится в Чечню. А тут такая оказия! Меня самого туда отправляют. Со мной он будет в большей безопасности. Но и потворствовать английскому шпиону я не собирался. К Шамилю пусть ищет дорогу сам. И без спроса начальства я не решился бы действовать. Все решится в Стамбуле. Доберемся туда, и пусть Фонтон возьмет на себя ответственность за мое самоуправство. Он мне должен как-никак!