Откуда взяться милости к павшим у тех, чьи дома и семьи предавались «солдату и огню»? Законы войны им были не писаны. Безжалостно, не разбирая, кто мертвый, а кто живой, скидывали в ущелье тела с перешейка между первым и вторым рвами. Раненых добивали. Абдулал из Дануха хвалился, что от его руки пала сотня русских. Вполне возможно. Мольбы и проклятья на русском языке всю ночь доносились до позиций Чеченского отряда, вызывая ярость и уныние у уцелевших[2]. Вася старался не слышать. Отключал голову и полз, полз, полз…
Скольких он затащил на крутой косогор от рва до первого гребня у подножья Сурхаевой башни? Не считал, не до того ему было. Мотивация простая: сам погибай, но товарища выручай! Вместе с одним рядовым из куринцев поднял наверх даже одного подпоручика. Его контузило в голову осколком скалы. Наутро обер-офицер пришел в себя. Стал ходить между солдатскими шалашами и выспрашивать, кто его спас.
— Скажем ему? — спросил Вася рядового.
— Как можно? Мы же не за награду его вытаскивали, а по христианскому долгу!
Милов удивился, но внутренне принял такую позицию. Ему казалось, что в любой армии спасти раненого офицера — это почетно и заслуживает награды. Но у «кавказцев» был свой кодекс чести, и не ему его менять. Если простые солдаты ценят офицеров и милости от них не ждут за то, что они, не взирая на свое происхождение, стоят с ними плечом к плечу, так тому и быть. Но окажись на месте подпоручика генерал Граббе, Вася палец о палец бы не ударил. Какой смысл жилы рвать и башкой рисковать ради того, кто на третий день после бойни устроил праздник в честь полученных награждений за Аргвани?
Офицеры нацепили эполеты и отправились к кибитке командующего поздравлять его с производством в генерал-адъютанты, а Галафеева — в генерал-лейтенанты. Лабынцов и Пулло получили генерал-майоров. На последнего смотрели косо, за глаза называя виновником в неподготовленном штурме. Обвиняли, что он нарочно придержал своих куринцев в резерве, предвидя плачевный исход. А тому хоть бы хны! Лучился от довольства. Генеральский чин для него — как броня от следствия по делу аула Миатлы. Победителей не судят!
— Рано всех поздравлять до получения официального приказа! — бурчал для вида Граббе, пока денщики раздавали бокалы с вином.
Офицеры запротестовали. Выпили, чокнувшись.
— В чем причина нашей неудачи? Считаю, виною всему — неопытность ширванского полка, — назначив стрелочника, командующий продолжил поражать откровениями. — Штаб- и обер-офицеры вели себя прекрасно. Все убиты или ранены, потому что все были впереди.
Никого не покоробила дьявольская насмешка, заключавшаяся в этих словах. Восторгаться гибелью офицеров — что за вздор⁈ Но такова уж была традиция русской армии — за Бога, царя и отечество умирать. Офицеров так воспитывали с детства, что нет больше чести, чем погибнуть в бою. Бытовало — отчасти справедливое — мнение, что лишь личным примером можно увлечь солдат на самоотверженные подвиги. Не родился еще вождь, который объяснит: не смерть на миру красна для командира, а такое руководство боем, при котором и поставленная задача будет выполнена, и люди сбережены, и сам офицер не погибнет. И не будут бессмысленно потеряны сотни часов и огромные усилия, затраченные на его подготовку.
— В лагере нынче не поют, — лишь на это признание хватило бесстрашного Лабынцова.
Его настолько распирала радость от генеральского звания, что он обошелся без привычной всем грубости и угрюмого вида. Скромный, плохо образованный тульский дворянин, без протекции и столичных связей, исключительно храбростью, сделал невероятную карьеру: за десять лет промчался из поручиков в генералы. Он и полк получил лишь в марте, а награды уже сыпались одна за другой. Заслуженные награды! Граббе считал его своей палочкой-выручалочкой.
— Большая часть проигранных сражений основана не столько на материальном уроне, сколько на нравственном впечатлении, — глубокомысленно изрек Граббе. — Последнее одолеть, добиться совершенного успокоения духа — и более ничего исправлять не нужно.
— Солдат успокоим! — согласно кивнули новоиспеченные генералы.
— Считаю единственно верным в нынешних обстоятельствах приступить к правильной осаде. Саперам — проложить к передовым укреплениям противника удобные и безопасные проходы. И следует вновь занять левый берег, чтобы лишить противника подвоза пороха и подкрепления свежими силами. Утром видел, как двести горцев беспрепятственно вошли в сношения с Шамилем. Сие недопустимо!