— Ну, сейчас её здесь нет. Гинеколог настояла, чтобы Клео пришла на повторное обследование, потому что слишком рано выписалась из больницы. Блу пошла с ней.
— Там должен быть я. — Данте повернулся, чтобы уйти, но Люк остановил его.
— Она не хочет, чтобы ты был там, amigo. — Люк с сочувствием взглянул на него.
— Клео винит во всём меня, — признался Данте, проводя рукой по волосам. — В субботу вечером мы попали в аварию, и если бы я не был таким властным придурком, то она была бы в безопасности, в своей машине. Вероятно, она права. Я виноват. Я убил нашего ребёнка.
— Дерьмо! — Люк помассировал затылок, наблюдая как его обычно стоический и бесстрастный друг распадается прямо на его глазах. — Ты не убивал своего ребёнка, Данте.
— Чёрт побери, — прошептал Данте, игнорируя слова Люка, — я так сильно хотел его. Я даже не понял, когда это изменилось. Я наблюдал, как наш ребёнок растёт у Клео в животе, слушал её болтовню об ультразвуке и еженедельных графиках роста. Я даже чувствовал, как он двигается, Люк, и он стал таким реальным для меня.
Люк отвёл его в большую комнату, которая, как и весь дом, была потрёпанной. Там стоял диван и пара разномастных кресел. Люк толкнул Данте на диван, плеснул в стакан янтарного цвета жидкость и всунул его в руку Данте.
— Выпей это, — настаивал он.
Данте сделал глоток и поморщился, когда виски обожгло горло.
— Так почему ты здесь, Данте? — спросил Люк, делая глоток из своего стакана. — Твоя ответственность за Клео закончилась с её беременностью.
— Думаешь, я могу включать и выключать эмоции как машина? — обиженно спросил Данте, ненавидя, что его старый друг так плохо думает о нём.
— Какие эмоции? То, что ты чувствовал к ребёнку, никак не связано с вашими отношениями с Клео, поэтому сейчас ты можешь позволить ей жить своей жизнью, пока ты будешь жить своей.
Данте молча смотрел на Люка, не зная как ответить, не понимая, что чувствует, однако в одном он был точно уверен:
— Я не могу двигаться дальше без Клео.
Люк прищурился и поднял свой стакан в лёгком приветствии.
— Что ж тебе придётся потрудиться, чтобы убедить её в этом, друг мой.
— Я? — неуверенно спросил Данте, немного смущённый надеждой и уязвимостью в своем голосе.
— Что ты?
— Твой друг.
— Да, мужик. Всегда.
И это было всё, что ему нужно было сказать.
Клео
— Клео? — голос Блу вторгся в тёмную комнату. — Почему бы тебе не присоединиться ко мне и Люку внизу? Мы заказали твою любимую пиццу и были бы рады, если бы съела с нами кусочек или два.
— Я не голодна, — вяло ответила Клео.
Она была не заинтересована в еде, в разговорах и людях. Она просто хотела лежать здесь и смотреть на любимое пятно на стене.
— Ты должна что-то поесть, Клео, — сказала Блу.
Её нежный голос раздражал измученные нервы Клео.
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — умоляла она, из закрытых век потекли слезы.
— Я принесу тебе кусочек, — тихо сказала Блу и вышла из комнаты.
Прошла неделя после того, как она потеряла ребёнка, и каждый день был тяжелее предыдущего. Из больницы сообщили, что кремировали останки Зака, и будут хранить его прах, пока Клео не будет готова его забрать. Ее тело ещё восстанавливалось после беременности и искусственных родов, и она не могла смириться с мыслью, чтобы забрать пепел ребёнка, которого она собиралась кормить грудью. Её грудь, которая до сих пор производила молоко для мёртвого ребёнка, стала таким ударом под дых, что она всё ещё не пришла в себя. Она не могла встретиться с миром; не знала, как ей удастся оправиться от этого, не знала, как вообще это возможно для любой женщины.
Что ещё хуже она сильно скучала по Данте и постоянно думала о нём. Она всё ещё думала, что правильно поступила, уехав, и знала, что он, вероятно, пришёл к такому же выводу, так как не пытался с ней связаться после того последнего дня в больнице.
Она представляла себе, как он сидит в своём офисе, работает и заключает сделки. Вероятно, он был в Токио или в Дубае.
Она говорила себе — ей всё равно, что он делает. Какое ей дело до него? Он исчез из её жизни, и никогда больше не станет её частью.