Я шепчу:
— Господи, Дэвид. Это была натяжка.
Затем я хожу из комнаты в комнату, срывая картины со стен.
Я осматриваю рамы, спереди и сзади. Я рассматриваю полотна, спереди и сзади. Я осматриваю маты, монтажные доски, опорные доски. В исступлении я разрываю на части десятки и десятки произведений искусства.
Я ровным счетом ничего не нахожу.
Сорок пять минут спустя я пребываю в отчаянии.
Кейдж вернется в любую секунду, и мне придется объяснить, что я делаю. Поэтому я хожу, опрокидывая стулья и разбивая лампы, пока все не выглядит так, как будто у меня случился хороший срыв, а не попытка отыскать спрятанные пиратские сокровища.
Когда теряю рассудок, я стою посреди гостиной, оглядывая обломки и гадая, что я пропустила.
Затем мой взгляд падает на картину над камином.
Мне следовало начать поиски с нее.
Эту картину я нарисовала в подарок Дэвиду на день рождения. Он любил это особое место на альпийском лугу с видом на озеро Тахо, называемое хребтом Синицы. Зимой и весной вы можете отправиться туда с пригоршней птичьего корма, и маленькие птички пролетят прямо над вами и сядут на вашу протянутую руку, чтобы покормиться. Это прекрасное, волшебное место, и картина отражает его тихое величие.
Из всех пейзажей, которые я когда-либо рисовала, когда мы были вместе, этот был у Дэвида самым любимым.
Я говорю картине:
— Ты, коварный кусок дерьма.
Жена. И дети.
И я почти вышла за него замуж.
Как бы я хотела сейчас, чтобы он упал со склона горы, как я думала, и разбил свою драгоценную голову.
Я знаю, что скоро мне понадобится интенсивная терапия, чтобы разобраться в этом. Наверное, многочасовая. Возможно, на всю оставшуюся жизнь. Но сейчас я нахожусь в какой-то странной Стране под названием «Никогда». «Реального» мира в ней не существует.
Поиски Дэвида-Деймона стали моей единственной реальностью.
Я снимаю картину со стены и кладу ее лицевой стороной вниз на пол. Я снимаю деревянную подложку, обнажая раму и заднюю часть холста…
И единственное слово, нацарапанное почерком Дэвида на нижнем краю.
Панама.
Ему не нужно было больше писать. Он знал, что я буду знать, куда отправиться, зная только это.
Я собираю сумку, звоню родителям, убеждаю их остаться у друзей, пока они не получат от меня весточки, и высаживаю Моджо у Слоан.
Когда она спрашивает меня, куда я еду, я говорю ей правду: в мой медовый месяц.
Потом я беру такси до аэропорта и покупаю билет первого класса.
Тот трастовый счет, который Кейдж открыл для меня, очень пригодится.
39
Нат
Отель Вилла «Камилла» расположен в Панаме, между пляжем, вьющимся серебряной нитью, и тропическим лесом на полуострове Азуэро на Тихоокеанском побережье. В нем всего семь номеров, это небольшой, но сказочно красивый отель.
Когда я приезжаю, уже ранний полдень, девяносто градусов(чуть больше +32 градусов по Цельсию) и невыносимо влажно. Я просто погибаю в ботинках, свитере с высоким воротом и тяжелом зимнем пальто.
Симпатичная консьержка встречает меня дружелюбной улыбкой.
— Добро пожаловать на Виллу «Камилла», сеньорита. Вы будете регистрироваться?
Вспотевшая, измученная двенадцатичасовым полетом с перелетом через Лос-Анджелес, я бросаю свою сумку на красную испанскую плитку и прислоняюсь к краю резной стойки из красного дерева, которая отделяет нас.
— Я еще не уверена.
— Хотите осмотреть дом или одну из комнат? У нас есть два прекрасных люкса, оба с видом на океан.
— На самом деле, я хотела спросить, есть ли у вас какие-нибудь сообщения для меня.
— Я, конечно, могу проверить. Как зовут гостя, который оставил вам сообщение?
— Дэвид Смит. Но он не гость.
Она выгибает брови.
— Это сложно объяснить. Мы должны были приехать сюда в наш медовый месяц, но… свадьба не состоялась.
Консьержка сморщивает рот в озабоченную О-образную форму.
— Мне так жаль это слышать.
— Это к лучшему. Оказывается, он уже был женат.
Она моргает.
— Dios mio.(исп. О, Боже)
— Верно? Козел. В любом случае я почти уверена, что он оставил мне сообщение здесь. Меня зовут Натали Петерсон. Не могли бы вы проверить?
— Конечно. — Она начинает печатать на клавиатуре.
— Когда он мог оставить сообщение?
— Это было чуть больше пяти лет назад. — Ее пальцы замирают. Женщина смотрит на меня. — Знаю. Это долгая история.
Я не могу сказать, было ли на ее лице любопытство или она собирается вызвать охрану. В любом случае она снова начинает печатать, затем качает головой.
— У меня нет ничего в системе для Натали Петерсон.