Его глаза слегка прищуриваются, уголок рта подергивается в подобии ухмылки. Он помнит меня? — При всем уважении, моя работа — сохранить тебе жизнь, а не потакать твоим прихотям. Однако я сделаю все возможное, чтобы справиться и с тем, и с другим.
Дерзость в его тоне вызывает у меня трепет, смертельную смесь раздражения и влечения. Я слегка отодвигаю стул, оценивая его. — А если все станет… сложнее? Ты сможешь справиться с давлением?
— Сложности — это часть работы, — отвечает он без колебаний, его голос низкий и ровный. — Я всегда сохраняю хладнокровие, signorina.
— Хорошо, — говорю я, и на моем лице медленно расплывается улыбка. — Потому что вокруг меня все не просто усложняется — оно взрывается.
— Я это вижу.
Я готовлюсь встать, отчаянно желая увеличить расстояние между собой и этим совершенно неожиданным мужчиной. Я хотела возненавидеть его, планировала отмахнуться от него, как от всех остальных, но, кажется, не могу оторвать от него глаз. — Один последний вопрос, вернее, два.
— Конечно.
— Вы женаты? — спросила я.
Он качает головой. — При моей работе сложно выстраивать значимые отношения.
Я удивлена его откровенным ответом, и, судя по изгибу его губ, он, кажется, так же ошеломлен тем, что произнес его. — Значит, детей тоже нет?
— Нет.
— Хорошо. — Я прикусываю язык и качаю головой. — Это не то, что я имела в виду, я просто предпочитаю телохранителя, который не занят.
Раффаэле резко кивает. — Личным чувствам и привязанностям нет места в моей профессии.
— Верно.
— Тогда мы хорошо понимаем друг друга, signorina Валентино.
Он берет меня за руку, его пожатие твердое и решительное. Прикосновение вызывает во мне дрожь, бросая вызов моей решимости. Когда я отпускаю его, я не могу не задаться вопросом, заключаю ли я сделку с телохранителем или разжигаю войну с человеком, который может меня погубить.
— Да, я думаю, что понимаем. — Возможно, даже слишком хорошо.
— Тогда я буду ждать вашего решения.
Моя голова опускается, и я сжимаю губы, не доверяя себе, чтобы сказать что-нибудь еще. Например, ты можешь начать немедленно? Я не могу оторвать своего предательского взгляда от его впечатляющей фигуры, когда он уходит, его уверенная походка обещает грядущий зажигательный танец.
ГЛАВА 4
Пора начинать жить
Изабелла
Потягивая утренний капучино на балконе, я делаю глубокий вдох, наслаждаясь умиротворяющим спокойствием Центрального парка внизу. Вчерашняя поездка в центр города была первым разом, когда я покинула пентхаус с той ночи… Экскурсия была настолько же волнующей, насколько и выматывающей.
Встреча с этими охранниками — и особенно с одним в особенности — была потоком изматывающих эмоций. Я хочу быть там, в мире, снова жить своей жизнью, но ПТСР реально. Это не страх за свою жизнь, а ответственность за чужую. В мои двадцать с лишним лет Фрэнки был постоянен, а теперь его не стало из-за меня.
Это звучит нелепо, но я бы предпочла умереть самой.
Я перестала бояться смерти в зрелом возрасте шести лет. Не думаю, что когда-нибудь забуду тот день. Papà приехал с Фрэнки, чтобы забрать меня из школы, и вместо того, чтобы отправиться прямо домой, мы свернули в Центральный парк за мороженым. Мы прогуливались вокруг эллинга, когда я почувствовала это, тот укол осознания, который, как я теперь поняла, был каким-то давно похороненным первобытным чувством самосохранения. Papà тоже почувствовал это и повалил меня на землю за мгновение до того, как мимо просвистела пуля.
Это был первый раз, когда в меня стреляли, и когда я лежала под своим отцом, его тело было живым щитом из крови и костей, странное чувство спокойствия охватило меня. — Все будет хорошо, principessa, — прошептал мой отец. — Никто не придет за моей семьей и не выживет после. — Раздались новые выстрелы, и, несмотря на то, что большая рука моего отца прикрывала мне глаза, я увидела, как мужчина упал. Фрэнки стоял над охваченным паникой лицом нападавшего, а из раны в его груди лилась кровь. Его лицо было искажено страхом, когда он молил о пощаде, дара, которого он никогда не получит. Он, должно быть, тоже это знал, потому что я никогда не видела такого ужаса на его лице.