— Хотите рискнуть? Ну как хотите, герой вы бесстрашный… Гостиница «Центральная». Адрес сказать или сами знаете?
Коля неразборчиво поблагодарил и сделал то, что и собирался: воспользовался телефонным аппаратом, что висел лакированным ящиком.
* * *
Господа в прихожей приятно убивали время. Никто не спешил в участок, назад к конторской пыли и скучным документам. На месте происшествия было куда интересней. И вот почему. По всем инструкциям составлять протокол и заниматься осмотром позволялось до полного выяснения обстоятельств. То есть сколько душе угодно. В этот раз их душам было угодно оставаться подольше. Удачное происшествие: обстоятельства ясны, как новый червонец, и описывать особо нечего. Значит, служебный день проходит в занимательных разговорах. До обеда наверняка хватит. Тем более самовар с чаем принесли, сахар и конфеты. Мило и славно. Сам пристав здесь и разделяет общее настроение легкого бездельничанья. Не все же трудиться, надо и честь знать.
Дружеская атмосфера была разрушена самым неприличным образом. Вспугнув городового, в прихожей появился высокий господин с желтым чемоданчиком. Милое жужжание разговоров оборвалось как отрезанное, свежий чай застыл в чашечках, а сам пристав Бранденбург удивленно поднял бровь:
— Аполлон Григорьевич? Чему обязан столь приятным визитом?
— Заезжал в гости к старому знакомому. Известный анатом, здесь остановился. Вдруг вижу: городовые, участок прибыл. Думаю, может, помощь требуется дружеская. Заглянул на огонек, — сказал Лебедев, посматривая на дверь. Чиновник как будто нарочно загораживал гостиную.
— Сердечно тронут таким усердием, но вашему гению тут делать решительно нечего. — И пристав одарил усатой улыбкой. — В гости со служебным чемоданчиком ходите?
— Мало ли что, вдруг пригодится. Так что тут случилось?
— Не стоит вашего беспокойства. Сущая мелочь, пустяк, бытовая драма. Никакого преступления. Все уже описали, ждем только фотографа.
— Ах, вот как… Позвольте взглянуть, раз уж оказался так удачно и случайно.
— Зачем вам утруждать себя, вот Иван Тимофеевич внешний осмотр провел. Так ведь?
Криминалист участка, он же участковый доктор, хмыкнул с некоторым вызовом. Меньше всего хотелось, чтобы его выводы проверял светило и гений. Вдруг ошибся, вдруг чего не заметил. Позора не обобраться. Иван Тимофеевич готов был стеной встать, но не подпустить к своей жертве чужака. Прочие чиновники с затаенным интересом наблюдали, чем закончится дуэль их пристава со звездой.
Звезда между тем не имела настроения вязнуть в светских беседах. Он попросил пристава в коридор на минуточку. Отослав городового подальше, Лебедев слегка прижал подполковника к стенке и сказал:
— Дражайший друг мой, Адольф Александрович, мне дела нет до ваших делишек и нос совать в них не имею охоты. Говорю для того, чтоб между нами установилось быстрое понимание. Согласны?
Пристав задушенно хрипнул.
— Вот и чудесно, — сказал Лебедев, не ослабляя хватки. — Предлагаю маленький спор. Отказаться нельзя. Играть будем по-честному. Проиграю — меня не увидите. Но если, не сходя с этого места, расскажу, что прячете за дверью, — мешать не будете.
Бранденбург согласно сожмурился. Захват ослаб, он вздохнул с облегчением. Все-таки рука у Аполлона Григорьевича тяжелая, силы не рассчитывает.
— Барышня примерно двадцати трех лет. С виду милая и симпатичная, брюнетка. Повешена на каком-то крюке, быть может от картины. В качестве веревки использовали шнур, отрезанный от шторы. Следов борьбы или насилия над ней нет. Руки не связаны, ран или порезов нет, ногти не обломаны. При этом следов испражнений, какие бывают при самоубийстве, дражайший Иван Тимофеевич не нашел. Он же померил температуру тела и определил, что барышня скончалась часа четыре назад. То есть примерно в девять утра. Предсмертной записки не нашли, но опыт ваш подсказывает, что в случае нервного припадка, в результате которого барышня наложила на себя руки, ей было бы не до записок. Я прав?
Адольф Александрович, конечно, слышал о способностях Лебедева. Но чтобы убедиться на собственном горьком опыте! Такого пристав никому бы не пожелал. Он попал в трудную ситуацию: согласиться и пустить — значит упасть в глазах своих чиновников. Но и не пускать нельзя. Все-таки спор и честь…
— Вы ошиблись, — сказал пристав и нарочно затянул паузу.
Лебедев упрямо ждал.
— Она блондинка.
— Остальное точно?
Пристав выразительно промолчал.
— Мне необходимо осмотреть тело и взять пробы, — сказал Лебедев.
— Но зачем вам это, Аполлон Григорьевич? Дело-то пустяковое, очевидно.