Когда Кэндис прикусывает внутреннюю часть губы, я получаю ответ.
— Пока нет, — говорит она.
— Где Массимо? Куда он делся? — мой голос звучит увядшим.
— Он весь день будет на деловых встречах.
— Сегодня воскресенье, — замечаю я, чувствуя себя глупо. Может, бизнес — это код, как обычно. Может, это код для того, чтобы валять дурака. Он богат. Зачем ему весь день быть на совещаниях в воскресенье?
— Мы уйдем и дадим вам немного времени. Я вернусь и проверю вас позже, — обещает Кэндис.
Двое выходят, и дверь захлопывается с громким звуком. Ключ проворачивается в замке, и это гулко отдается в моем сердце.
Я снова заперта.
Подойдя к стене, я со всей силы бью по ней кулаком. Боль пронзает руку, но мне всё равно — по крайней мере, это дает ощущение чего-то иного, кроме безысходности и бессилия.
Опустившись на пол, я прислоняюсь к холодной стене и вновь замираю в той же позе, что и прежде.
Часы тянутся бесконечно. Кэндис возвращается, как обещала. Она пытается заговорить со мной, но я остаюсь безмолвной и пустой. Позже появляется Присцилла, но её я тоже игнорирую. Я даже не ем. Не могу.
Наступает ночь. Я закрываю глаза, засыпая в своей новой тюрьме. Помню, как думала о жизни с отцом, как о содержании в золотой клетке.
Это было ничто. Мне тогда было хорошо. Я просто не знаю, почему он так хорошо обо мне заботился и позволил этому случиться. Я виню его, но я знаю в глубине души, что его заставили. Это единственное объяснение. Монстры Д'Агостино заставили его. Вот почему он вел себя так.
Но он меня продал.
Неужели не было другого пути?
Я не знаю, во что верить и что делать. Все это причиняет мне глубокую боль, и каждый раз, когда я думаю об Италии, мое сердце разрывается еще больше.
Я дрейфую и плыву в сон, затем жжение щекочет мой нос, и я шевелюсь. Дым. Табачный дым, как у дедушки. Папа тоже курит их, когда у него гости, но у моего дедушки всегда была сигара.
Мои глаза распахиваются, чтобы увидеть яркий солнечный свет. Наступило утро, и легкий ветерок ласкает мою кожу.
Бриз. Мои глаза широко распахнулись. Я поворачиваюсь к окну, но останавливаюсь на полпути, когда вижу его.
Массимо сидит на подоконнике без рубашки и курит сигару.
У меня перехватывает дыхание по двум причинам.
Первая — вид его без рубашки.
Вторая — страх.
Я боюсь его. Я не буду лгать себе или строить из себя героя, веря, что смогу его одолеть. Я не смогу.
Он вынимает сигару и встает, давая мне возможность лучше рассмотреть его тело. Татуировки покрывают всю левую сторону его пресса и все его руки. На левой груди вытатуирован ангел, а затем что-то похожее на арабские письмена по всей правой стороне его торса и левого бедра. Я не знаю, что там написано, и не собираюсь доставлять ему удовольствие пялиться слишком долго. Не тогда, когда он выглядит злым. Я встаю, когда он подходит ближе, и молча молюсь, чтобы мое сердце не выпрыгнуло из груди. И чтобы я не умерла от страха.
Глава седьмая
Эмелия
— Мне сказали, что ты не ешь и отказываешься носить одежду, которую я тебе купил. Скажи мне, почему, — требует он, пристально глядя на меня.
Мои легкие сжимаются, но я заставляю свое тело функционировать и блокировать страх. Если я покажу свой страх, он использует это против меня. Он использует это, чтобы попытаться контролировать меня.
Ничего хорошего во всем этом нет, и если я не постою за себя, он будет помыкать мной, пока от меня ничего не останется. Я не могу этого допустить.
— Мне ничего от тебя не нужно, — отвечаю я, вскинув подбородок в знак неповиновения.
Глубокий гул раздается из его груди. Клянусь, это похоже на рычание. На звук, который издает медведь или хищный волк.
— Ты думаешь, что это сработает?
— Где мои вещи? Ты привез меня сюда и ожидал, что я просто смирюсь с этим дерьмом.
— Ты думаешь, это так будет работать? — снова спрашивает он, делая ударение на каждом слоге и скаля зубы.
Я его подталкиваю. Я знаю, что подталкиваю, но я должна сказать то, что должна.
— Я хочу позвонить. Заключенные обычно имеют право на звонок, не так ли? — Я продолжаю пристально смотреть на него.
— Человек, которому нужно знать, что ты здесь, знает. В следующий раз ты поговоришь с отцом на благотворительном вечере.
Я не знаю, когда это произойдет, но предполагаю, что это произойдет до свадьбы, которую мы должны устроить.
— Я хочу позвонить своему другу, — говорю я.
Он усмехается.
— Друг?
— Да, друг.
— Ты про того мальчика? Так ты его называешь? Друг? — Его глаза сужаются, и я, кажется, замечаю проблеск ревности.
Это ошеломляет меня на мгновение. Я не ожидала такой реакции.
— Мальчик? Тогда что, я просто девочка?
Он делает шаг ближе, но я остаюсь на месте.
— Не испытывай мое терпение, Эмелия. Не стоит. Это тебе не понравится.
Внезапно меня охватывает страх.
— Что ты сделаешь? Ударишь меня? — Боже, а если он действительно ударит меня? Я не вынесу нахождения рядом с таким человеком. — Так ты будешь со мной обращатся?
— Какие у тебя отношения с Джейкобом Ланзоро? — Он крепко держит меня. Теперь я вижу вспышку гнева в его глазах.
— Он мой друг, — отвечаю я.
— Ты трахаешь своих друзей? — спрашивает он.
— Нет! Что с тобой? Я же говорила тебе вчера вечером, что я… — Мой голос затихает, когда ко мне возвращается воспоминание о том, что было вчера вечером. Мои щеки краснеют.
— Люди все время лгут.
— Я не лгу.
— Ты больше никогда ему не звонишь и не заговоришь с ним.
— Ты придурок. — Слова слетают с моих губ. — Как ты можешь быть таким жестоким? Он мой друг. Он будет беспокоиться обо мне. Он будет искать меня.
Я знаю, что Джейкоб узнает. Он все равно узнает, что случилось, и придет искать.
— Если этот маленький ублюдок знает, что для него лучше, он будет держаться подальше. Не хотел бы, чтобы его кровь была на моих руках.
— Ты чудовище! — кричу я. Когда он пытается схватить меня, я бью его по щеке так сильно, что остается след.
Он рычит и тянется, чтобы снова схватить меня. Я отскакиваю и пытаюсь вырваться, но он ловит меня, поднимает и бросает на кровать. Крик вырывается из меня, когда он забирается на меня сверху. Все, что я могу сделать, это ударить его в ответ.
Он ловит мое лицо, и я снова даю ему пощечину. Но на этот раз, поскольку он так близко, мои ногти впиваются в его щеку и царапают кожу, задевая поверхность.
Он шипит и смотрит на меня с недоверием, а капли крови падают на мое платье.
Не могу поверить, что я это сделала.
— Ты думаешь, я монстр, Эмелия? — рычит он. — Будь благодарна, что ты оказалась со мной.
— Иди к черту, — парирую я. — Я собиралась в Италию. Я художница. Я собиралась осуществить свою мечту, а ты ее отнял. Как ты смеешь говорить мне, что я должн абыть благодарна, ублюдок.
Я удивляюсь, когда он смеется.
— Ты наивна и глупа, если думаешь, что так сложится твоя жизнь. — Он хватает мои руки и держит их над моей головой, прижимая меня к земле так, что я не могу пошевелиться. — В какой-то момент он бы тебя продал. Твой отец бы тебя продал. Я просто оказался там первым.
— Лжец! — кричу я. — Ты лжец. Ты заставил его сделать это со мной. Как ты смеешь пытаться оправдать то, что ты сделал? Ты заставил его и не оставил ему выбора. Монстр.
— Да, может я и монстр. Но я не лжец. По крайней мере, я не предаю своих друзей, и я не вор. — Он приближается к моему лицу и прижимает руку к моему животу.
Я понимаю, что есть вещи, которых я не знаю о своем отце, но поскольку Массимо проявил ко мне только жестокость, нет причин давать ему кредит доверия.
— Вы все одинаковые, — хрипло говорю я, имея в виду и папу. Я здесь из-за него. Неважно, насколько он был отчаянным, я никогда не прощу его за то, что он сделал со мной. — Все одинаковые и злые. Кем бы ты ни считал моего отца, ты такой же.