Финн бросает на меня знающий взгляд.
— Я видел, как ты читала приложение Джинкс. Ты не заметила ничего необычного?
Я почесываю подбородок.
И тут меня осеняет.
Бросаюсь обратно к приложению Джинкс. Прокручивая новости, я нахожу то, что искала.
Коннер Мохети — управляющий хедж-фондом: обнаженная натура, разрушенный брак, потерял половину состояния из-за развода.
Серанби Виталаги — лоббист сената: обвинен в мошенничестве с растратой и снят с должности.
Имена можно продолжать и продолжать.
Политические отчеты Джинкс идеально совпадают со всеми именами в списке.
Я бросаю взгляд на Финна.
— Ты работаешь с Джинкс?
— Скорее, мы работаем на нее, — бормочет Финн.
Мое сердце обжигает сладкий удар облегчения. Я думала, что правосудие будет отложено и что меня удовлетворит только знание правды. Я думала, что смерть наступит раньше, чем будут наказаны люди, причастные к проекту.
— Где сейчас Зейн?
— Работает над фамилией.
Я морщу нос в замешательстве.
— Как он работает над фамилией, если она только что была раскрыта?
— Пусть он сам на это ответит. — Финн смотрит в зеркало заднего вида. — Что тебе нужно знать, так это то, что он сохранил фамилию для тебя. Я собирался заехать за папкой один, а потом поговорить с тобой обо всем этом, но подумал, что ты не поверишь, если не увидишь все своими глазами.
— Спасибо, Финн.
Он ведет машину, сосредоточившись на дороге, как будто это пустяк.
Я касаюсь его плеча, вбивая в него свою мысль.
— Ты вступаешь в очень темный мир. «Благодарный проект» был верхушкой айсберга, и все же расследования этого было достаточно, чтобы сломать меня. — Я вспоминаю все видения Слоан. — Правосудие — это нелегко. Как и месть. Не стоит погрязнуть в одном или другом.
Он смотрит на меня, потом в сторону. Тихо говорит:
— Я планирую уничтожить организацию, но сначала мне нужно взять под контроль бизнес. В процессе… я не смогу быть милым парнем.
— Все в порядке. Я тоже стала монстром, чтобы охотиться на монстров.
— Как ты удержалась от того, чтобы повернуть до конца?
Я опускаю стекло и глубоко вдыхаю свежий утренний воздух.
— Я влюбилась.
ГЛАВА 55
Зейн
Рев аплодисментов оглушителен. Отец поднимается по лестнице и встает в центре сцены. Он медленно кружит по кругу, машет рукой тысячам присутствующих.
Мерцают огни камер. Серебристые вспышки. Падающие звезды вспыхивают ярким светом, а затем исчезают в черноте.
ДЖАРОД КРОСС ЗА ГУБЕРНАТОРА
Он наклеен на каждой бетонной поверхности.
Лозунги предвыборной кампании звучат с баннера, который висит над зрительным залом. Трибуны заполнены. Синие, красные и белые агитационные плакаты сжимают в руках отчаянные поклонники, пришедшие, чтобы возложить свои надежды к ногам человека, который бросил бы их на съедение волкам, если бы не сезон предвыборной кампании.
Отец жестами пытается заставить толпу успокоиться, чтобы он мог произнести свою речь.
Не получается. Они продолжают скандировать его имя, продолжают кричать о нем.
Рядом со мной помощники отца ухмыляются от уха до уха.
Позади меня телевизионщики делают страдальческие лица.
Они никогда не видели такой энергии на политических дебатах, и им это не особенно нравится.
Не то чтобы я мог их винить.
Когда я в первый раз стоял в стороне и наблюдал за папой во время его предвыборной кампании, думал, что сторонники, выкрикивающие его имя, — это его фанаты. А потом я понял, что это обычные люди, которые действительно верят в его послание.
Власть.
Это то, чего хочет папа.
И теперь к нему приковано внимание всей страны. Люди, которые слышали его музыку в торговом центре или в саундтреке к фильму, но раньше не обращали на него внимания… сегодня они точно знают, кто такой Джарод Кросс.
И он впитывает это.
Я наблюдаю за тем, как он ухмыляется и делает еще один оборот для толпы, сверкая туфлями. Его костюм идеально сидит на фигуре, он строгого военно-морского цвета, верхняя пуговица рубашки расстегнута, а не доходит до шеи. Галстука нет.
Папа стал первым политическим деятелем, который осмелился произносить речи с расстегнутой рубашкой и татуировками на груди. Его рейтинг одобрения взлетел в одночасье.
Все хвалили его за подлинность.
Политика — это цирк, и папа вписался в него.
— Прошу всех помолчать. — Ведущий кричит в микрофон. — Мы начинаем дебаты.