Но также прямо сейчас последние слова матери Сёко, наперекор всему сомнению и жалости, пробудили в нём не знакомой ему до этого ответственности, которая, несмотря на это, уже показалась ему в разы важнее всех его самоуничижительных порывов. Еще не успев даже выслушать женщину, он чувствовал, что уже был готов сделать всё то, о чем она собиралась его попросить, абсолютно ничего взамен не ожидая.
— И что же, конкретно?..
— Что больше никогда никому не дашь мою дочь в обиду, — может, в глубине души она и понимала, что парень и без того не намерен был поступать хоть сколько-то иначе. Но всё же Яэко впервые представилась возможность обсудить это с ним серьезно, — что будешь заботишься о ее счастье, как о своем собственном, кем бы ты ни стал для нее... Честно, я догадываюсь, что ты давно уже стал разбираться в этом гораздо лучше моего — я не имею права хоть капли сомневаться в том, что ты делаешь. Уверь только меня в том, что продолжишь делать это и впредь. Всегда. До самой смерти, Сёя.
— Я обещаю, — поклялся он без колебаний, чем стал совершенно на себя непохож.
Женщина средних лет сделала шаг вперёд и окончательно поразила юношу, тесно обняв его. Их примерно одинаковый рост позволил этому произойти без помех. Подобное случилось с Сёей первый раз в его жизни.
— С днем рождения, — прибавила она рядом с его ухом всё таким же бесчувственным, но уже втайне исполненным удовлетворения голосом. Яэко отстранилась от него так нехотя и нескоро, будто обнимала собственного сына.
Словно не произошло ничего особенного, они молча вернулись к столу, и праздничный ужин продлился еще примерно с полтора часа. В один момент обе матери были уже достаточно румяны от распитого алкоголя, чтобы решиться продолжить празднование наедине; похоже, что правда не существует в мире душевного родства крепче, чем то между двумя брошенными женщинами. Когда часы показывали уже почти три утра, Мияко и Яэко неуклюже обули туфли в тесной прихожей, а затем, прихватив с собой оставшиеся бутылки и невнятно развитавшись с детьми до зари, направились за дверь.
— Вам двоим тоже стоит прогуляться, — почти сразу же обратилась к парню Юзуру. — Не сидеть же здесь до самого утра.
— Ты думаешь?.. — засомневался он. Девочка подростковых лет улыбнулась:
— Еще бы. К тому же, мисс Исида с мамой очень вряд ли направляются обратно в салон, а значит дома у тебя, по крайней мере, до рассвета не будет ни души. Так удобно, тебе не кажется?
— И... ч-что с того?.. — ответил он с притворным непониманием. Стоя рядом с ними, Сёко глуповато хлопала глазами. Младшая сестра внезапно повернулась к ней, держа на готове руки.
“Сёя говорит, что хотел бы пригласить тебя к себе домой на остаток ночи, — под углом сомкнув ладони, она сложила из них треугольную «крышу». — Как тебе идея?”
Вздохнув, Исида смирился. Частенько в такие моменты он был даже благодарен смекалистой школьнице, всегда претворяющей в действительность то, на что у него самого пока не хватало духу.
Девушка метнула смущенный взгляд к другу, а потом обратно к сестре.
“А ты не хотела бы пойти с нами?”
Она покачала головой.
“Мне даже на улице нельзя находиться в такой поздний час. А вам двоим, с обратной стороны, как раз самое время начинать пользоваться преимуществами взрослой жизни”.
Еще немного они нерешительно простояли на месте.
“Ну, чего же вы ждете? У вас ведь дни рождения, а не у меня!”
Двадцатилетние друзья последовали настойчивым указаниям Юзуру и по прошествии нескольких минут уже очутились на безлюдной улице родного Огаки. Сёко Нисимия, чего еще не было сказано, уже с вечера шестого числа была одета в свою парадную юкату (Юка́та (яп. 浴衣) — традиционная японская одежда, представляющая собой летнее повседневное хлопчатобумажное, льняное или пеньковое кимоно без подкладки), — может, и не единственную, имевшуюся у нее, но безусловно наиболее любимую. В ней же она встретила и мамин день рождения почти два года назад, и явилась на школьное воссоединение в прошедшем январе. От полов до пояса традиционное одеяние, идеально подходившее для прогулки теплой июньской ночью, украшали белые и нежно-розовые цветы мадагаскарского барвинка́ — не самого типичного растения, за которым глухая девушка втайне от всех так старательно ухаживала еще в шестом классе средней школы.
Исида же, особенно в сравнении с ней, выглядел до ужаса тривиально: он шел по улице в том, во что был одет всегда — вряд ли стоит повторяться. Лишь тогда, когда они добрались до первого пересекающего реку мостика, он наконец заметил, что уже какое-то время сжимал в руке хрупкую кисть шедшей чуть позади спутницы. Происходило это всегда как-то само собой, словно по волшебству, и ощущалось не менее естественно, чем если бы юноша держал за руку свою кроху-племянницу. Никто из них двоих никогда не решался чем-то это комментировать: слова, как и жесты, оказались бы здесь излишни.