Юная, — что с этого дня уже было спорно, — слабослышащая девушка не забыла, что хотела ему сказать. Скорее, она забыла всё остальное: забыла на миг, как придавать своим словам форму или звучание. Это было нестрашно, учитывая, что она больше не была уверена в том, что всех существующих форм и звучаний было бы достаточно для сообщения заветного ей отныне. Она давно уже хотела и даже много раз пыталась сказать ему это раньше, однако ни одна из ее попыток еще не увенчалась заметным успехом, ни одно из использованных средств еще не доказало своей доходчивости. Теперь же, когда средства и подавно были у нее на исходе, она могла воспользоваться только последним, что осталось у нее на уме: решиться на отчаянный, необдуманный риск, идущий вразрез с ее скромным, стеснительным характером. Наконец воплотить в реальность то, о чём почти каждый раз недосягаемо мечтала, погружаясь в сон.
Рывком подавшись вперёд, Нисимия почти всем своим хрупким телом неожиданно повисла у ровесника на шее. Запросто перевешенный, он поверженно повалился на спину, удобно приземляясь затылком обратно на поверхность дзабутона. Еще прежде, чем Сёя успел что-то сказать, подумать о чём-то или хотя бы отворить зажмуренные глаза, его губы ни с того ни с сего обволокло доселе незнакомым ему теплом, в меру влажным и несравнимо мягким.
Не спеша размыкая прорези век, он встретился взором с чуть прищуренными, забвенно прикрытыми карими очами своей ровесницы. Еще ни разу Исиде младшему не доводилось наблюдать их в такой тесной близости. Уже только тогда, когда Сёя осознал всю реальность происходящего, румяно налились кровью скулы его щек.
Отстранившись от него всего на мимолетное мгновение, Сёко судорожно глотнула воздуха и вновь примкнула к устам юноши своим полунемым, неловко размыкавшимся с непривычки ртом, на этот раз уже не так упрямо и небрежно. Она продолжала делать это почти без остановки, словно расплачивалась за каждую упущенную до этого возможность поцеловать его. В один момент парень наконец был вынужден зашевелить собственными губами в ответ, поначалу робко и не умело, но становясь смелее с каждым волнующим слиянием ее рта со своим. Какое-то время кончики их языков, неизбежно ударяясь друг об дружку, боязливо отступали назад за порог зубов, пока их хозяева окончательно не привыкли к бодрящему мокрому ощущению и не позволили тем каждый раз сплетаться в страстной, но потому и бессмысленной схватке — в горячем и порой причмокивающе звучном бесцельном поединке без победителя и проигравшего.
Когда путем сугубо интуитивного, безмолвного согласия парень и девушка взяли перерыв от обезвоживающей ласки устами, покрывая друг друга теплым, душным паром одинаково учащённых дыханий, Сёко временно отдалилась от его блаженно порозовевшего лица, не полностью выпрямляя спину. Бёдра совершеннолетней девушки были комфортно расположены поверх живота юноши, прикрытого смятой майкой. Увлеченный и потерянный в интимном процессе, Сёя не уловил точного момента, когда обе его ладони успели беспризорно проникнуть под плотную оболочку ее юкаты, принявшись несознательно поглаживать стройную талию его подруги сквозь тонкую ткань нательного дзюбана (Дзюба́н (яп. 襦袢) — элемент японского нижнего белья, чем-то напоминающий кимоно).
Не первый раз за эту ночь их взгляды многозначительно повстречалисьь. Нисимия очень надеялась, что истребила в своем уже несколько лет как возлюбленном последние остатки самовнушенных сомнений, но на всякий случай, чтобы избежать недоразумений, решила всё же убедить его еще раз: она, в конце концов, могла делать это сколько и как пожелала бы:
— Я пвощяю чебя, Щоя. Навщегда. ("Я прощаю тебя, Сёя. Навсегда". (неразб.))
“Я прощаю тебя”, — добавила она руками, придавая форму своему голосу.
Именно эти, казалось бы, довольно простые слова, произнесённые и прожестикулированные ею с такой бескомпромиссной заключительной однозначностью, были тем, что окончательно и мгновенно сместило с его плеч невидимый груз многолетней вины, освободило его душу от удушающей тяжести. В кои-то веки Сёя слышал настоящий голос Сёко, и этот голос говорил ему, что прошлое больше не имеет в его судьбе определяющего значения. Способный слышать его напрямую, совершеннолетний парень был отныне навсегда избавлен от любых сомнений. Он наконец-то был свободен: свободен не только втайне чувствовать, но и открыто быть честным с другими и самим собой.
Фраза из трех слов, которую Сёко без труда прочла по его расцелованным губам и которую никак физически не могла услышать, казалось, прозвучала откуда-то издалека, из-за непреодолимых пределов ее бесконечно тихого сознания, и прошлась по его просторам повторяющимся эхом. Три этих слова донеслись до ушей немыслимо счастливой девушки беззвучным шепотом — неотчетливой тенью настоящего, недосягаемого для нее голоса Сёи Исиды. Если бы когда-нибудь ей сказочным образом представилась возможность выбрать три единственных слова, звучание которых она смогла бы еще раз, в самый последний раз услышать, ее выбор оказался бы уже предопределен.