15 октября 1962 года.
Наша задача предельно ясна и прозрачна – захватить стратегически важную высоту в тумбочке. Там мы должны разбить лагерь до прибытия артиллерии союзников. На высоте нам открывался выгодный наблюдательный пост для отражений волн агрессии противника, идущего с запада.
Речь вождя наполнила ненавистью сердца солдат; отныне они воспринимали огурцов как своих генетических врагов. В их взглядах читался страх, отчаяние, но никто не посмел заикаться о поражении. Этому также способствовал наш старшина – бывалый таракан. Он прошел все горячие точки: битву на печке, засаду в тостере и кровавую бойню на обогревателе.
Из всех он пугал меня больше всего. Казалось, он потерял в этих битвах слишком многое. Нечто, что свойственно лишь таракану, в нем навсегда угасло. Надеюсь, я не стану таким, как он.
16 октября 1962 года.
Детский сад отныне закончен! Завтра нас ждало боевое крещение. Огурцы, сплотившись, базировались на нашем пути к высоте. Уже вечер, скоро отбой, я не могу подробно описать события сегодняшнего дня. Но все же так тянет назад, так тянет домой. Так страшно мне никогда еще не было - завтра я увижу лик войны.
17 октября 1962 года.
Меня терзают смешанные чувства. С одной стороны – я так рад, что остался жив, могу снова писать эти строки, но с другой – я больше не стану прежним. Мы застали врага в неловком положении и первыми открыли огонь. Некоторые отморозки намеренно метили в голову огурцам, жаждая мести. Их головы разлетались на мелкие ошметки. Это было не как в кино, скажу я вам; все было взаправду! Так натуралистично все это было! Не хочу вспоминать, но эти мерзкие картины снова лезут мне в голову.
В основном, я стрелял выше головы, дабы просто вспугнуть противника. Мне не хотелось убивать, пускай того требовала ситуация. Всюду плашмя валялись обугленные тела, оторванные конечности, земля окрасилась в алый цвет крови. Крики, истошные вопли!
Сейчас пишу эти строки, и они эхом раздаются у меня в голове. Вчера я пил с этими людьми спиртное, чтобы заглушить страх, а теперь их замутненные слезами глаза несут на себе печать смерти. Мне стыдно писать об этом, но я и мой сослуживец, Олег, лежали в окопах, дрожащими руками тщетно пытаясь перезарядить наши винтовки. В тот момент он практически спятил и плакал. Словно ребёнок, звал он свою матушку, просился домой. Надеялся, что всё это лишь ночной кошмар. Кричал, что сейчас проснется в своей постели совсем маленьким, его успокоят и убедят, что все это было лишь сновидение.
Я старался не поддаваться его истерии. Мои нервы были предельно натянуты, каждая секунда могла стать последней. Мы переоценивали свои силы, после первого обстрела последовала вражеская контратака. Устав не врал – на одного огурца приходилось около четырех трупов наших. Поздно мы это поняли, слишком поздно. Три четверти из нас уже усеяли своими хладными телами землю. Выполнение цели операции было поставлено под угрозу. Как я выжил?
Наш радист успел вызвать авиаудар перед тем, как ему оторвало все его шесть лап. Около тридцати секунд спустя самолет сбросил бомбы. Огурцы умоляли о быстрой смерти, когда сгорали заживо. Эта вонь горящей плоти! К черту эту бессмысленную мясорубку, к черту эту войну!
18 октября 1962 года.
Утро началось с тщетных попыток выстирать фекалии от моих трусов. Да, возможно и звучит забавно, но воспоминания о вчерашних попытках выжить в окопе под шквальным обстрелом, смешными отнюдь не казались. Решение я нашел быстро, применяя солдатскую смекалку – портянки. Из них вышло неплохое нижнее белье.
На этом хорошие новости заканчивались. Ночью Олег сошел с ума, взял винтовку и принялся стрелять в нас. Еще три тела прибавилось к той огромной куче трупов на поле. Мы успели остановить его, заломив все его лапы. Еще двоих лихорадило в лагере от переохлаждения. Лекарств у нас не было и всем, чем мы смогли им помочь – отдать свои фуфайки, так и поступили.