— Отец Исидор… у нее уже язык не поворачивался называть его Игорь. А можно я вас спрошу?
— Да, спрашивайте, Марина, что за цирлих-манирлих между людьми театра.
— Ну, вы-то уже не человек театра…
— Нет, но я ничего не забыл. Это была моя жизнь. Так мне было суждено. Я был солдатом тоже. Ну, в чем ваш интерес? Спрашивайте.
— А людям духовного сана можно разве носить обычную одежду?
— Видите ли, здесь существуют разные точки зрения. Есть канон… по нему — нельзя.
— Но, вы же носите.
— Ну, и что? Ношу, когда мне это кажется уместным. Я и на машине езжу. У меня дома компьютер есть. Марин, сейчас 21 век. Не нужно об этом забывать. Традиции важны, но дело по-сути не в них. Я — современный человек. Как я одеваюсь не имеет отношения к моей вере, служению.
— А вас за это не ругают?
— Кто меня может ругать?
— Ну, митрополит…
— А, вы об этом… а я ему не показываюсь в джинсах. Если бы он меня сейчас видел, он может и расстроился бы, но… зачем его огорчать. Я к нему хожу в рясе… перед прихожанами показываюсь в рясе. Так правильно, людям это нужно, но это неважно. Вы хотите видеть меня в рясе. Моя одежда вас с толку сбивает?
— Сбивает немного. Весь тогда в гостях… я бы даже не догадалась о вашем духовном сане. Зачем вы туда пришли?
— Как, зачем? Там мои друзья. Что мне из-за духовного сана с ними не видеться? Я так не могу. Вы меня видите совсем уж каким-то анекдотическим «попом». Я похож на деревенского пьяного плутоватого попа-невежу? «Поп-толоконный лоб»? А?
Они засмеялись и Марине показалось, что она знает отца Исидора всю жизнь. Ехали, разговаривали, шутили, а потом она к нему еще несколько раз приходила домой. Тот их первый разговор в машине она запомнила:
— Марин, у вас что-нибудь не в порядке? Не хотите, не рассказывайте. Это не обязательно.
— Я даже не знаю, что я могу рассказать. Я бы хотела жить такой… жизнью, но я так никогда не смогу.
— Я, Марин, прекрасно понимаю, о чем вы говорите… я сам был в такой же ситуации. Бог может помочь тем, кто хочет, чтобы им помогли. Многие не хотят… а моя жизнь… что вы, Марина, вам и не надо жить моей жизнью. Вы — женщина, у вас другое предназначение.
— Да какое предназначение. Я сама его не понимаю. Я не знаю, что я хочу. Мне плохо. Мне тяжело жить.
— Я понял. Некому укрепить вас в вашей печали. Я не смогу, но… Господь может укрепить ваш дух.
— Но, я же не верю… не могу верить. Я завидую людям, которые верят…, а я… не могу.
— Подождите, придет время. Вы еще не готовы. Приходите на мои службы, если вы мне верите. Не сразу, но вам станет легче. Вот увидите. Ваша жизнь не плоха и не хороша, она вам суждена богом и вы ее обязательно примете и успокоитесь.
Месяца через два-три, в конце лета, Марина покрестилась на Васильевском острове, в Соборе Святого Андрея первозванного. Собор знаменитый и с Марининой точки зрения не слишком подходящий для ее скромной персоны. Но отец Исидор сказал, что дело не в убранстве, а в намоленности пространства. Это понятие было ей чуждо и чем-то раздражало. Но без бесед с Исидором ей уже было трудно обходиться. Марина стала часто ходить к нему в храм, они разговаривали о разных вещах, она задавала ему вопросы, даже не для того, чтобы получить исчерпывающий ответ, а просто, чтобы он ей позволял говорить о себе, выражая свое мнение. Отец Исидор разговаривал с ней, но его разговоры не выглядели поучением.
— Я люблю детей, отец Исидор, обожаю своего племянника, детей друзей, но… своих у меня нет. Я хотела бы ребенка, но… как родить без отца? Мне советуют это сделать, мои родители были бы так счастливы… но я не решаюсь. Я слабый человек? — вот что ее волновало.