Но Лот – он содомлянин духом тоже.
Здесь дом его, родные и друзья;
Весь мир его, греха покрытый кожей.
И в день один презреть его нельзя.
И содомлянкою жена его осталась.
Ей вечно плакать соляным столпом
На долю участь жалкая досталась,
Когда погублен был огнем Содом.
А дочери… Как вышло, кто внушил им,
Что в гневе Бог весь род людской спалил
И возрождать его придется им одним?
А из мужей лишь Лот, и тот нещадно пил…
Но время лечит все; и Лот, лаская внуков,
Не любопытен был и дочерей прощал
За то, что вновь мир полон детских звуков.
Содом в душе храня, иного не искал…
Моисей
Пустынно в сердце. И кругом пустыня.
Куда народ свой, Моисей, ведешь?
Ужасно тешить тем свою гордыню,
Что Бог велел – и ты их всех убьешь.
Ведь убивал и прежде… Только ныне
Расчет другой, и жертвам нет числа.
Рожденным в рабстве золото святыня,
Им Бог твой чужд, как порожденье зла.
Не укради, не лги и не твори кумира,
Не возжелай жены чужой, его скота…
Бывала разве с сотворенья мира
Природа человека так чиста?
Жесток будь, Моисей, ведь за тобою,
Насквозь порочны и в душе рабы,
Плетутся грязною и грозною толпою
Твои убийцы – лишь ослабни ты.
Глаза сверкают, дыры в рваном платье,
Там – золотой телец, там – нож блеснет…
О, богоизбранный народ, какое счастье,
Что ни один из вас пустыню не пройдет!..
А Моисей бредет, не поднимая веки.
Зачем глаза ему, когда прозрел давно:
Так в океан текут, сливаясь шумно, реки,
Им жертвовать собой с рожденья суждено.
Но океан велик, и жертвы все забыты;
Так и народ твой будет, Моисей -
Великой цели ради все убиты…
Грех замолить не хватит жизни всей.
Так Моисей, ведя с собой беседы,
Безумным видом всем внушая страх
И божьим промыслом оправдывая беды,
Всех пережил и схоронил их прах.
И лишь тогда он обратился к Богу.
Сумев свое усердье доказать,
Вслух заклинал он утолить тревогу –
Конец пути из плена указать.
Ведь не напрасно жил он, орошая
Молитвой небо, а пески слезами,
Душой томясь и робко вопрошая,
Доколь ему идти за миражами…
Услышал Бог, ему виденье было:
Земля обетованная в цвету…
И все, что в прошлом умерло, ожило.
И умер Моисей… В раю ль? В аду?
Иудифь
Вдовства одежды красят лишь старух.
Манассия, ты умер слишком рано!
Но Иудифь не осквернит свой дух
И плоть смирит постом, молитвой рьяной.
Лишь раз один позволь обет нарушить.
Манассия, народу смерть грозит!
Ведь Олоферн пришел твой дом разрушить.
Никто его в бою не победит.
О, Иудифь, твой замысел коварен!
Прекрасна ты, и Олоферн падет.
Себя забыв и все, чем был он славен,
К груди твоей со стоном припадет.
И в этот миг он слаб, а ты всесильна.
У ног твоих лежит; вот меч его.
Удар один – и хлынет кровь обильно,
Спасая жизнь народа твоего…
Случилось все, задумано как было.
Был Олоферн Юдифью поражен.
Но ложе разделить не враг постылый
Ей предложил, а тот, кто был влюблен.
Помедли, Иудифь, ведь ночь длинна.
Манассия, о, так давно ты умер!…
Как сладострастно шепчет сатана,
Что Олоферн прекрасен и разумен.
Пусть он умрет, но насладись сперва.
Наложница – на ночь, вдова – навеки.
И коли суждено, падет с плеч голова,
Но утоми ты негой прежде веки…
Прочь, наважденье! Олоферн, умри!
А вместе с ним погибни сожаленье.
Дух крепче плоти… Но скорей сотри
С лица слезу недавнего сомненья…
Был Олоферн по смерти так же страшен,
Как и при жизни – только не врагам.
Войска его бежали. День был ясен,
Проклятья возносились к небесам…
Манассию любил, как видно, Бог.
Его вдова вдовы честь сохранила.
И много лет жила, перемежая вздох
Молитвой благодарной и унылой.
Иов
Любил Иова Бог. Иов был непорочен,
И, Бога возлюбив, богат и знаменит.
Но доказать ему, что божий мир непрочен
Задумал сатана; он был в тот день сердит.
Как сатана прокрался в сердце Бога
И, ревностью дыша, сумел его озлить,
И почему вдруг Бог без всякого залога
Доверил сатане неправый суд вершить,
Не ведает никто; и меньше всех Иов.
Он, праведный, помыслить бы не мог,
Что в споре с сатаной, без лишних слов,
Его судьбу на кон поставил Бог…
Пожар, воры – Иов всего лишился.
Однако всех детей, дома и скот теряя,