— Спасибо, что согласились со мной поговорить. — Я опустился на свой привычный стул, стоявший рядом со столом, который опрокинул, когда в первый раз пришел к Ханне, достал из кармана блокнот и ручку и одарил старика ободряющей улыбкой. — Вы можете мне сказать, когда родился ваш брат?
— Ну, когда мы родились, у нас на ферме не было таких календарей, как сейчас. Помнится, мать говорила, что я на шесть лет старше Яаньи. Если мне не изменяет память, родился он зимой, но ответить вам на вопрос, в каком году, я, пожалуй, не смогу. И никто не сможет.
— Но когда Эстония входила в состав Советского Союза, разве гражданам не выдавали какой-нибудь официальный документ на этот счет? Ян же приехал сюда с паспортом, не так ли?
— Ох уж эти мне бумажки… Конечно, паспорт у него был, но при оформлении мы внесли в документы данные, которые казались нам подходящими. Подходящими для внесения в документы, понимаете? У меня дома до сих пор валяется старый паспорт Яаньи. И, вероятно, два собственных. Как же без этого? Знаете русскую пословицу: «Без бумажки ты букашка»? — Он хрипло рассмеялся, покрутился на диване, устраиваясь поудобнее, после чего некоторое время молча курил, затягиваясь своей трубочкой, пока его голубые глаза не приобрели оранжевое свечение, словно кто-то включил в голове две маленькие электрические лампочки.
— Скажите в таком случае, когда родились вы?
— Я? Ха! Умный парнишка этот репортер! Я выбрал седьмое ноября тысяча девятьсот семнадцатого года.
— Почему вы… хм… выбрали именно эту дату?
— И снова — ха! Возможно, я поступил не очень умно. Но это самый большой советский праздник, и мне казалось, что тем самым я как бы демонстрировал патриотизм и благонадежность. Конечно, эстонцы никогда не были советскими патриотами, но, как я уже сказал, это надо было проявлять, а быть — совершенно необязательно.
Надеюсь, вы знаете, что это день Великой Октябрьской социалистической революции? Она действительно произошла в ноябре. Ха! Только по новому стилю, который ввел Ленин после революции. Тридцать дней в месяце, двенадцать месяцев в году плюс еще пять дней на крупнейшие национальные праздники — все очень рационально, в духе борьбы с религией и контрреволюцией, очень антибуржуазно и очень смешно, поскольку новый календарь всех поголовно поверг в смущение. Когда Ленин ввел новый календарь для нарождающегося социалистического рабочего рая, день Октябрьской революции стали отмечать седьмого ноября.
— Но разве люди не продолжают ссылаться на Красный Октябрь?
— Да-да! — Он взволнованно наклонился вперед, просыпав пепел из трубочки на свой синий свитер. — Конечно. И это тоже наследие советской эпохи. Советы заменили семидневную неделю пятидневной — уик-энды, само собой, существовали только для капиталистов. С этих пор каждый день недели стал днем отдыха для одной пятой населения страны; всем горожанам раздали цветные бумажки со скользящим графиком — как видите, здесь снова проявилась страсть русских к бумажкам, — в результате чего муж и жена частенько получали свободный день в разное время — если, к примеру, он работал на строительстве трубопровода, а она была учительницей. А все для того, чтобы поднять производительность труда и не позволить людям отмечать старые праздники, которые, как вы понимаете, были праздниками религиозными. Это, разумеется, вызвало хаос! Никто не знал, когда идти на работу; иным казалось, что, когда они работают, все остальные отдыхают; многим не удавалось регулярно встречаться со своими близкими. Тогда попробовали ввести шестидневную неделю, но из этого тоже ничего хорошего не вышло, поэтому во время войны снова вернулись к старой семидневной. Говорили, что этот дар великого вождя своему народу должен положительно сказаться на моральном состоянии общества. Глупость. Чушь собачья.
Пыл, с которым старик произносил свою странную речь, постепенно сходил на нет, затухал. Сделав паузу, он пыхнул еще пару раз своей трубочкой и спокойно произнес:
— Теперь вы знаете, когда я праздную свой день рождения. Что же касается Яна, напишите, что он родился в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Это возможно?
— Боюсь, что нет. Я должен знать, скажем так, официальную дату его рождения или написать, что она не установлена.
— Пишите, что считаете нужным, — пожал он плечами, покачав головой. — Что еще вам хотелось бы узнать?
— Где он родился?
— Вот об этом я могу сказать совершенно точно. Он родился на нашей семейной ферме неподалеку от эстонского города Пайде. Знаете, как это пишется?
— Не знаю, так узнаю. — Я не имел представления, где этот город находится, но подумал, что своей репликой продемонстрирую собственную журналистскую добросовестность. — Скажите, вы его единственный ныне здравствующий родственник?