Но так уж случилось, что едва я вошел в редакцию «Курьера» и поприветствовал взмахом руки Остела, как у меня на столе зазвонил телефон.
— Пола Томма, пожалуйста.
— Говорите…
— Я очень надеялся, что трубку снимете вы, Пол. Это Антон Джадид.
— Рад вас слышать, профессор. Позвольте еще раз поблагодарить вас за чудный ленч в прошлый уик-энд.
— Не стоит благодарности… Более того, я звоню, чтобы снова пригласить вас пообедать со мной.
— Разумеется, я приеду. Когда?
— Вечером.
— Сегодня вечером?
— Прошу извинить, что не предупредил заранее. Но я обнаружил нечто такое, что покажется вам чрезвычайно интересным.
— Это связано с профессором Пюхапэевым?
— Я бы сказал, очень тесно связано. Настолько, что не хотелось бы обсуждать по телефону. Надеюсь, вы сейчас свободны и располагаете временем, чтобы приехать в Уикенден и встретить меня у входа на факультет истории? Скажем, в пять тридцать? Еще раз прошу прощения, что не уведомил вас заранее, но это действительно важно.
Был ли я свободен? В глубине души я понимал, что, дав Ханне обещание, поступил неправильно. И у меня не было иллюзий — если не считать поверхностных и несерьезных, которые я сам себе внушил, так сказать, иллюзорных иллюзий — относительно того, почему я дал ей такое обещание. Давая его, я думал, что выполню, но, честно говоря, это намерение нельзя было назвать очень уж серьезным. Первое: все, что я сказал ей относительно того, почему хочу продолжать свои изыскания, оставалось в силе. Второе: Джадид и его племянник приложили немало усилий, чтобы мне помочь, и я просто не мог заявить им, что решил на время забыть об этой истории. И третье: я знал, что в образованной среде слыть карьеристом неприлично, но об этом легко рассуждать, когда нет нужды заботиться о карьере, я же, как ни крути, хотел получить работу в Бостоне. Поэтому я сказал:
— Я свободен. Мне что-нибудь прихватить с собой?
— Ничего не надо. Приезжайте любопытным и голодным — вот все, о чем я прошу. К сожалению, моя жена, которой очень хотелось познакомиться с вами, сегодня утром уехала на конференцию в Цинциннати и все обязанности по части готовки свалились на меня. Итак, подъезжайте к факультету в пять тридцать. Вполне вероятно, что дверь к этому времени уже запрут, но я буду ждать, когда вы постучите, поэтому стучите сильней. Ну так как — до вечера?
— До вечера.
Я взглянул на часы. Было три пятнадцать. Чтобы добраться до Уикендена, не попав при этом в вечерний час пик, следовало выехать уже четверть часа назад. Через дверь я услышал, как заскрипел в кабинете редактора стул, когда Арт поднялся с места. Потом послышались приближающиеся к двери шаги. Не было никакой возможности внятно объяснять ему, почему я заскочил в редакцию всего на три минуты и куда и зачем сейчас еду: потребовалось бы слишком много времени. Поэтому я как ошпаренный выскочил из помещения, и когда у меня в голове окончательно оформилась оправдательная речь, уже находился на окраине Хартфорда и правил в южном направлении со скоростью семьдесят миль в час.
Я заехал на парковочную площадку перед факультетом истории с последними лучами закатного солнца, упавшими на поверхность реки Уикенден. Парковка была пуста, и это меня обеспокоило: я-то надеялся, что профессор Джадид еще на факультете. Приставив к глазам ладонь, я вгляделся в окно рядом со входом, но увидел лишь горевшие в холле флуоресцентные лампы, работавшие, вероятно, круглосуточно; никаких других следов человеческой активности на факультете не наблюдалось: все двери в холле были заперты, деревянная лестница, ведущая на второй этаж, зияла пустотой, нигде ни малейшего движения. Созерцая сквозь стекло обшарпанный интерьер холла и вслушиваясь в посвист ветра на улице, я подумал, что факультет чем-то напоминает дряхлого дремлющего старца.
Я постучал в дверь. Сначала вежливо, потом твердо, потом настойчиво, потом громко, а под конец заколотил в нее обоими кулаками, да еще и носком ботинка. Наконец я узрел спускавшегося по лестнице профессора Джадида. Он был в голубой оксфордской рубашке и отутюженных джинсах. Мне еще не приходилось видеть профессора в таком обличье — прежде он всегда представал перед моим взором в блейзере и рубашке с галстуком. Когда он спускался по ступенькам, его очки, висевшие на цепочке на шее, смешно подпрыгивали в такт шагам.