Кулин откашлялся, прочищая горло.
— И давно вы здесь служите?
— Какое у нас сегодня число? Ага! Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Стало быть, я здесь уже одиннадцать месяцев, две недели и три дня. Если уж быть совершенно точным. — Он рассмеялся и немного помолчал. — Как бы то ни было, мой приятель, который служит у генерала писарем, утверждает, что скоро всех нас отправят отсюда в Афганистан. Генерал говорит, что мы должны выполнить свой интернациональный долг.
Кулин поморщился: одно дело разъезжать здесь в машине с важным видом, и совсем другое — отправляться в Афганистан. Во время своих научных изысканий он читал отчеты о неудачных действиях британских войск у горного перевала Хабир и понимал, что это будет тяжелое испытание и для Советской армии.
— Скажите, если возможно, зачем вас сюда прислали, Юрий? Не возьму в толк, какого черта здесь нужно строить музей.
— Меня не спрашивали, нужен он или нет. Просто приказали приехать и составить свое мнение о проекте. Насколько я понимаю, местное партийное руководство решило продемонстрировать вышестоящим товарищам и всему миру успехи социалистического строительства в Ферганской долине. Я должен осмотреть выделенное для музея место, определить, подходит ли оно для этой цели, и вернуться в Москву.
— Москвич, значит? — Кулин кивнул. — Москвича всегда издалека видно! — Кравчук хлопнул ладонями по баранке и ухмыльнулся. — Ладно, оставим это. Я и не думал подшучивать над вами или совать нос в чужие дела. Позвольте еще раз взглянуть на адрес. Ага! Нам нужно переехать этот мост, и справа на горе мы увидим эту деревню.
Мост через реку Сырдарья обозначал границу Ленинабада, а фактически границу Советского Союза. Далее в направлении Ташкента тянулась среди гор узкая извилистая дорога, с октября по май, когда в горах лежал снег, почти непроходимая. С мая же по сентябрь она была опасной из-за активности бандитских формирований, пасовавших только перед военными подразделениями численностью не менее батальона. На юге высились горы Памира; Ферганская долина — прибежище множества агрессивно настроенных местных группировок — лежала на востоке, а за ней начиналась территория Китая. Иначе говоря, мост через Сырдарью был последним достойным упоминания архитектурно-техническим сооружением, построенным в этих краях Советами. На другом берегу громоздились покрытые снегами горы, увенчанные видневшимися в отдалении заоблачными вершинами Тянь-Шаня. И фотография окружающей местности, сделанная с противоположного высокого берега реки, казалась поддельной, словно кто-то наклеил снимок города поверх изображения долины и горного хребта.
Кравчук указал на девять домишек на ближайшем к бурному коричневому течению Сырдарьи горном склоне.
— Большинство местных, как и тысячу лет назад, живут в таких вот крохотных деревеньках…
— Кишлаках.
— Что?
Кулин открыл таджикско-русский словарь и продемонстрировал Кравчуку соответствующую статью.
— «Кишлак» — таджикское слово. Так здесь называют горные селения.
Кравчук кивнул.
— Как бы их ни называли, они все-таки лучше, чем жилые кварталы Ленинабада.
Дорога заканчивалась у въезда в селение, и Кравчук выключил мотор. Выйдя из машины, они прошли несколько метров вместе, но Кулин попросил шофера остаться.
— На всякий случай. В таких местах никогда не знаешь, что может случиться с автомобилем без присмотра.
Кравчук опять согласно кивнул. Судя по всему, это решение его не расстроило.
— Кричите, если понадобится помощь, инженер. Я отсюда никуда не уйду.
Кулин махнул на прощание рукой и двинулся вверх по деревенской улице. Трое ребятишек выбежали из-за первого дома и закричали:
— Русский, русский! Идите смотреть на иноверца!
К тому времени, когда он достиг центра деревни, крики прекратились. Со всех сторон его окружали смуглые большеглазые дети, хранившие полное молчание.
— Салям алейкум, — начал было он, но его перебил какой-то человек с неприятным скрипучим голосом.
— Почему вы не говорите на своем родном языке? Мы знаем русский. Нас научили-таки на нем изъясняться, о чем свидетельствуют наши шрамы, рубцы и ожоги. — В голосе слышалась легкая ирония, исключающая намек на угрозу.
Кулин повернулся и увидел высокого старика с изборожденным морщинами лицом и пронзительными зелеными глазами. На нем был многоцветный полосатый халат, подпоясанный свернутым в жгут национальным платком. Он стоял неподвижно, не делая никаких жестов — ни враждебных, ни приветственных.