— А сколько бы вы мне дали?
— Ну, не знаю. Двадцать семь? Двадцать восемь?
Я откинулся на спинку красной ресторанной скамьи в стиле наугахайд.
— Вы даже не представляете, до чего мне обидно это слышать. Мне только что исполнилось двадцать три.
Ханна приложила ладошку ко рту; глаза расширились и засверкали, отражая пламя горевших на соседних столиках свечей.
— Бог мой! Дитя. Совершенное дитя. Я просто не могу поверить! Я, конечно, встречалась с парнями младше меня, но этот случай беспрецедентный. Такое чувство, будто я похитила младенца из колыбели.
Я вспыхнул. Неужели она намекнула, что мы с ней вроде как встречаемся?
— Ну почему? Могу я спросить…
— Меня? О возрасте? Да я уже через вершину холма перевалила. Как говорится, с ярмарки еду. Так что теперь это даже не предмет для глупых рождественских шуток. Похоже, для вас даже двадцатишестилетняя не хороша? Ну так вот: мне тридцать один.
Я ничего не сказал, хотя в ретроспективе молчание было даже хуже обычных в таких случаях фальшивых заверений. Но я слишком хорошо помнил день рождения своей матери, когда ей исполнилось двадцать восемь. Что ни говори, тридцать один — это возраст взрослого, очень взрослого человека.
— Я никогда не встречался с женщинами в таком возрасте… Я ходил в колледж, и у нас просто не было… — Пропасть между нами становилась все глубже, а мое лицо все сильнее наливалось краской.
— Ну ладно. Хватит краснеть. Лучше прогуляйтесь в бар и попросите добавить мне в пиво капельку местной настойки «Постум». Тогда я успокоюсь и снова приду в норму. Не сомневайтесь.
Обычно у меня не получается непринужденного разговора с людьми, особенно с женщинами, тем более если они мне нравятся. Но наша беседа с Ханной развивалась вполне успешно, и чем легче мне становилось с ней разговаривать, тем выше, казалось, поднимались мои шансы. Мир вокруг обретал все более яркие краски и представлялся мне приятным для обитания местом.
Я пустился с ней в откровения. Сказал, что после университета не знал, чем заняться и как жить дальше. Она сообщила, что у нее были аналогичные проблемы. Прежде чем переехать в Линкольн, она жила в Бостоне, где преподавала английский язык, пела в паре-тройке хоров и вела «легкомысленную и несколько беспорядочную жизнь, характерную для одинокой и в меру привлекательной молодой женщины, поселившейся в университетском городе». Она переехала в Линкольн, узнав об открывшейся в Академии Талкотта вакансии и почувствовав, что пора сматываться из большого города. Далее она сказала, что здешнее существование приносит ей «скорее удовлетворение, нежели счастье». Затем задалась вопросом, не является ли сие неким дефектом ее бытия или к этому просто нужно приспособиться. Я ответил, что не знаю.
— Разумеется, не знаете. В вашем юном возрасте вам только-только начали отпускать пиво. Кстати о пиве. — Она показала мне свой пустой стакан. — Принесите такого же. И не вздумайте вернуться к этому столику с «Будвайзером» или чем-то вроде него, а также с какими-нибудь жестянками. Если я увижу хоть что-нибудь в этом роде, то сразу же уйду отсюда.
Мы проговорили еще пару часов, употребив соответствующее этому времени количество пива, прежде чем она спросила, который час. Я поднялся с места, чтобы взглянуть на висевшие над стойкой бара часы, и увидел сидевшего там на высоком табурете человека, показавшегося мне знакомым. У него было доброе, обветренное морем лицо, голубые глаза и седая борода. Он носил типичную для университетского профессора одежду, которой, впрочем, недоставало формы и цвета (иначе говоря, она была мешковатой и какого-то блеклого коричнево-бежевого оттенка). Я не мог сказать, где именно его видел, но был уверен, что встречал раньше.
Вернувшись, я указал на него Ханне, предположив, что он из Линкольна и Ханна его знает. Когда она оглянулась, оказалось, что он смотрит на наш столик. Ханна быстро отвернулась, не успев скрыть проступившего на лице шока и ужаса.
— Не знаю, кто это. Никогда его не видела. И думаю, нам пора уходить, — торопливо произнесла она с фальшивой улыбкой. — Я устала, — пояснила Ханна, накрыв ладонью мою руку.
— Что случилось? Кто этот парень?
— Я уже сказала вам, что не знаю. Пойдемте, прошу вас. Ну пожалуйста!
— Но у вас осталось еще полкружки пива. Вы уверены, что не хотите…
Пока я говорил, она достала из кошелька деньги, чтобы заплатить по счету. Заметив это, я решил на нее не давить.
— Ладно, не хотите — не надо. Давайте выбираться отсюда. Но если вас что-то беспокоит, то, быть может, стоит обратиться в полицию?