- Зачем ты меня спас? - драмматично просопела она, даже не обернувшись. Я не стал сдерживать свою усмешку.
- От чего? Закипания? Ты просто уснула в ванной.
- Нет, я умирала.
Я ещё больше рассмеялся, ничего глупее и постыднее в жизни я не слышал.
- От чего? От этих царапин? Ты даже кожу в некоторых местах не до конца прорезала.
- Хватит ржать. - серьёзно пригрозила она. - смеяться над проблемами другого человека - это самое низкое, что можно сделать!
- У тебя есть проблемы? - скептетично спросил я, хоть и нехотя.
- Конечно! - она яростно всплестнула руками. - Ты даже не предстевляешь на сколько ужасна моя жизнь.
Язливые насмешки стали переростать в едкую кислоту раздражения. Я прекрасно понимал, что значит быть человеком, с ужасной жизнью, но глядя на неё я могу сказать, что она лишь ребёнок в шкуре взрослого человека, который всё готов сводить к максимуму и сильно драмматизировать. Хуже того - романитизировать. Я прекрасно знал такой тип людей, которые были известны больше под прозвищем "Нытики", или, как сейчас принято говорить у молодёжи - dead insaid (мёрт внутри). И меня они раздражали больше всего на свете. Это лишь мелкие людишки, желающие привлечь к себе внимание, которые на самом деле не стоят ни гроша из всего того, что они из себя представляют. Им кажется, что это очень красиво и драмматично умиреть вот так, от собственных рук, и оставить после себя записку, где будет написанно что-то в духе: "Простите меня" или "Мне всё надоело". Или даже вот - моё любимое! "Я всегда знал, что я урод"! Гр-р, аж зубы свобит от одной мысли о подобном!
Мне было что-то около двадцати трёх лет, когда я узнал, что мой лучший друг, с которым мы провели всё наше детство, повесился у себя дома. Каждый день, даже после того, как наши дороги разошлись по разным городам, мы поддерживали связь друг с другом и продолжали наше общение несмотря не на что. Мы находили даже лишние пару минут, чтобы созвониться и хотя бы просто поздороваться и услышать голос своего друга. Пару раз в год мы могли пересекаться с ним в аэропортах и вокзалах разных городов страны. Я тогда часто уезжал в коммандировки по любым пустякам, а он был извёртливым гастролёром, который, наверное, объехал всю Россию лишь за год. Иногда (чаще всего это бывало летом) мы могли устроить неделю выходных и провести эти семь дней лишь в приятной компании друг друга. И каждый раз, когда мы с ним виделись, он был весел, энергичен и полон энтузиазма и скрытого в нём потенциала. Я восхищался им - не буду скрывать. В моих глазах он был человеком не просто сильным, а самим Атлантом духовного мира. Я часто видел его разочарованным и подавленным, но далеко не сломленным. Он гнулся, словно проволока в руках у судьбы и никогда не сдавался. Казалось, будто у него и вовсе не было никаких проблем, а он лишь очередной Иван-дурак с извечным чувством прекрасного и необъятного. Оптимист, одним словом.
В один из дней мне сообщают о его кончине. Удушил себя верёвкой после тяжелого телефонного звонка с родителем. Как оказалось у него было много задолжностей, которые он получил благодоря отцу-тирану, который после где-то скрылся и перевесил всю ответственность за свои финансовые долги на сына и мать. Но у него и так были проблемы с капиталом - нужно было выплачивать множество кридитов, которые он набрал на лечение тяжело больной матери, а ещё совсем недавно разбили его единственную машину, которая и так еле заводилась каждое утро, из-за чего ему стало сложнее добираться до работы и больницы, где лежала его мама. В совокупность ещё сыграло и то, что его любимая женщина, в которой он находил своё утишение и поддержку, ушла от него к другому всё из-за тех же бумажных купюр, а спустя месяц после их расстования его мама проиграла борьбу со смертельной болезнью и оставила своего сына.
И обо всём этом он мне ничего не рассказывал, а прочитать это между строк его поведения и образа жизни я не мог, поскольку он никогда не проявлял признаков слабости ни при мне, ни при ком либо ещё. Сильным ли он был человеком, раз мог держать всю ту боль, что копилась у него внутри так долго, либо же глупцом, который боялся показать эту боль и стать слабаком в глазах других? Для меня ответ очевиден, я никогда не считал своего друга глупцом или оптимистичным идиотом, не сумевшим снять с себя розовые очки. Может быть для других, чьи взгляды на данную ситуацию будут более свежими и не подкреплённые никаким прошлым, ответят иначе, но... В любом случае никакого значинея это уже не имеет. О мёртвых либо хорошо, либо ничего... ничего, кроме правды.