Выбрать главу

Но эти оброненные то тут, то там замечания говоряшей

о себе подчинены задаче наставить других, передать

им знание, изменить их. Блок 111 0 насыщен этим

обращенным к  другим самоописанием -   косвенным, а

отрывок 15.15 - 16 - и прямым ("Я же, я милосердна

и я немилосердна").

      Снова плавный переход от сочетающего в  себе

крайности восприятия людей в  111 0 к самоопределениям

111 С: "В самом деле, почему презираете вы мой

страх и  проклинаете мою гордыню? Но я та, кто во

всяческих страхах, и  жестокость в трепете" (15.22 -

27). Экспрессия нарастает, все отчетливее дает знать

о себе тема знания - незнания, с самого начала

связанная с  говорящей (13.13 -   15), вспыхивающая

и далее (14.23 - 27, особ. 26 - 27: "Ибо я знание и

незнание"), все глубже захватывающая текст,

      За новым самоопределением: "Я неразумна и  я

мудра" (15.29 -  30) -  следует IV 0 с вопросами к

слушаюшим, предваряющими расширенный ответ на

них говорящей в  IV С  о знании и   мудрости варваров

и эллинов ("Ведь я мудрость эллинов и знание

варваров. Я суд над эллинами и варварами" - 16. 3 -

6) .  Противоположности знание -  незнание сменяются

другими: жизнь - смерть, закон - беззаконие. (Отрывок

16.1 - 9 помимо прочего интересен сравнительно

редкими в   документах из Наг-Хаммади упоминаниями

таких реалий, как "Египет, эллины, варвары". Заметим

попутно, что Египет вторично упоминаетсл в  том же

сборнике, где переписан "Гром", в  "Асклепии".)

После ряда поворотов темы знания, как бы удаления

от нее ( "Я, я безбожна, и я, чьих богов множество".-

16.24 -  25), снова звучит: "Я немудрая, и мудрость

получают от меня" (16.27 - 29).

      В таких же контрастах повествуется и об отношении

к говорящей ее слушателей. В  их восприятии

она видит себя как в зеркале, недоумевая из-за искажений,

задавая вопросы "Почему... почему..." - и тут

же как бы отвечая на них чказанием на свое многообразие

в том или ином смысле.

      Следующее за испорченным местом Ч  0, частично

восстаиавливаемое, содержит советы, выраженные

таким же, что и  предыдущий текст, образным и  во

многом темным для нашего понимания языком. Это

наставления тем, к  кому обращена речь, наставления,

как обрести говорящую. И  образный строй "Толкования

о душе" ', и тем а детства в новозаветной традиции,

и многое другое напрашивается для сравнения. Но

даже если нечто подобное было у   истоков текста,

остается вопрос, на чем сказалось влияние - на плане

его выражения или содержания.

      Новая серия самоопределений (V С) по обыкновению

начинается с того же, о чем говорилось в предыдущем

обращении (17.35 -  18.1: "Не отделяйте меня

от первых, которых вы [познали] ", 18.7 - 8: "Я знаю,

я, [первых], и те, кто после меня, они знают [меня] ") .

В этих строках содержится намек на роль посредницы,

который есть и в самом начале произведения (13.2 - 4).

И там и  тут дается представление о   ряде качественных

понижений. Этот ряд в 13.2 - 4 связан говорящей

("я"), в 17.36 - 18.8 - отношением к знанию,

      Следующее дальше определение: "Я же (совершенный)

Ум и  покой" (18.9 -  10) - побуждает вспомнить

название, где "совершенный Ум" упомянут

рядом с  "Громом". Судя по общей тексту особенности

- совмещении далеко отстоящих друг от друга

определений, однако имеющих отношение к   одному

началу, и   здесь эти два определения, возможно,

объединены не случайно. Заглавие произведения

"Гром. Совершенный Ум" указывает на одну смысловую

перспективу, здесь же -  "Я же [совершенный]

Ум и  покой" -  на другую. Вместе с  тем повторение

слов "совершенный Ум" позволяет думать, что речь

идет об одном начале, лишь освещаемом с  разных

сторон.

      Тема знания, которая с  каждой строкой сильнее

и обнаженнее звучит в  памятнике, все теснее сплетает

в нечто единое говорящую и слушающих: "Я знание

моего поиска и  находка тех, кто ищет меня, и

приказание тех, кто просит меня" (18.11 - 13).

      И дальше слышится мотив, который со всей

мощью проходит в  конце,- дается определение, выходящее

за рамки обычной жизни слушающих (18.14 -

20). Но текст возвращается к  знакомым образам мира

и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы

опять погрузиться в  сферу наиболее общих категорий:

"Я сущность и то, что не есть сущность" (18.27 - 28).

      Отрывок 18.27 -  19.4 заслуживает внимания, будучи